Голубица в орлином гнезде
Шрифт:
– Постереги, Гейнц, – этого достаточно, – сказала Христина, – а главное, никому ни слова.
Баронесса отпустила старого ландскнехта, и тот ушел мрачный и недовольный. Она сама удалилась не в духе, терзаемая страхом, который ей внушил непрошеный гость, и боязнью за его безопасность.
ГЛАВА XXIV
Рыцарь Тейерданк
Всю ночь, без перерыва, шел густой снег и продолжал идти и на следующее утро, в то время, когда незнакомец выразил
Христина сочла своим долгом напомнить незнакомцу, что горные тропинки непроходимы из-за снега. Снежная метель скрывала от глаз глубокие пропасти, в которых погиб не один охотник, и даже некоторые из тамошних жителей, на пути из замка в деревню.
– Ни самый отважный горный житель, ни даже сын мой, – говорила она, – не решился бы провести вас по такой погоде в…
– Куда же именно, милостивая государыня? – спросил Тейерданк, сдерживая улыбку.
– Извините, мессир, что я не решалась произнести того имени, которое вы скрываете от нас.
– Стало быть, вы знаете, кто я?
– Конечно, мессир, вы наш враг, но ваше великодушное доверие должно расположить моего сына в вашу пользу.
– А! – промолвил Тейерданк с улыбкой. – Данкварт… Понимаю… Позвольте вас спросить, угадал ли ваш сын во мне одного из Шлангенвальдов?
– Конечно, сеньор граф, мой Эббо не легко ошибается.
Тейерданк снова улыбнулся.
– Стало быть, милостивая государыня, присутствие человека, между семьей которого и вашей было пролито столько крови, не заставляет вас содрогнуться?
– Нет, благочестивый рыцарь. Я считаю вас столь же мало ответственным за деяния ваших отцов, как и моих сыновей за поступки их предков.
– Если бы многие думали так, как вы, милостивая государыня, то наследственные распри прекратились бы. Могу ли я пойти к вашему сыну? Я желал бы знать его мнение насчет бури.
Эббо лежал на кровати и ждал нетерпеливо посещения гостя, приветствовавшего его также благосклонно, как и накануне. Но когда незнакомец заговорил об отъезде, то Эббо подтвердил слова матери.
– Эти ущелья, стало быть, так же опасны, как ущелья Инна? – сказал Тейерданк. – Я знаю, что значит бить застигнутым на краю пропасти стремительным порывом ветра, так внезапно изменяющего свое направление, что невозможно устоять на ногах. Однажды, я чуть не был ввергнут в пропасть; мне больше ничего не оставалось, как перепрыгнуть на противоположную скалу и ухватиться изо всех сил за мою остроконечную железную палку, которая, слава Пресвятой Богородице! глубоко вонзилась в землю. Тогда я перевел дух и стал прокладывать себе дорогу по льду.
– Ах! – сказал с глубоким вздохом Эбергард, слушавший рассказ об этом опасном приключении со вниманием истого охотника. – Я как будто почувствовал порыв свежего горного воздуха!
– Разумеется,
– Пруд «Птармиган, Красное Гнездо», – прошептал Эббо, с трудом выговаривая эти слова при воспоминании о том, как Фридель любил посещать этот пруд и как он обещал смелому лазальщику соборной башни показать ему дорогу к Красному Гнезду.
– Помню! – медленно проговорил гость, приближаясь к Эббо. – Ах, молодой человек! Твой брат парит теперь еще выше! Не сдерживай своих слез, не стесняйся моим присутствием. Разве я не знаю, как это больно, когда те, которые слишком хороши для земной жизни, уносятся в другой мир и оставляют нас в одиночестве?
Эббо посмотрел сквозь слезы на благородное лицо гостя, нагнувшегося к нему.
– Я не стану утешать тебя советом забыть прошлое, – продолжал Тейерданк. – Я был немногим старше тебя, когда было надломлено и мое существование… и до последнего часа моей жизни горе это будет моей славой и моей скорбью! У меня не было брата но, я думаю, что наша взаимная привязанность была беспредельна.
– Мы были так тесно связаны, что с потерей его, я словно лишился правой руки. Я очень рад, что не могу вернуться к моему прежнему образу жизни, и должен посвятить себя прежде всего, поискам отца.
– Не торопись слишком в этом деле, – сказал Тейерданк, – чтобы неверные не имели в своей власти двух баранов, вместо одного! Составил ли ты себе какой план?
Эббо пояснил, что он намеревался отправиться в Геную и посоветоваться там с купцом Жан Батиста деи Батисти, произведшего такое глубокое впечатление на Фриделя описанием немецкого пленника.
Тейерданк одобрил этот план, так как генуэзцы поддерживали торговые сношения с обоими мусульманскими племенами в Триполи и Константинополе; к тому же, обмен пленных был вещью весьма возможной, потому что оба племени вели между собой торговлю, если кому-нибудь из них удавалось сделать особенно удачный набег.
– Какой позор, – воскликнул Тейерданк, – что эти басурманы покоряют безнаказанно лучшие страны мира, между тем, как наше дворянство довольствуется остатками, жадно вырываемыми друг у друга, и остается глухим к голосу неба и земли. И не стряхнут они с себя этой апатии, пока враг не очутится у их ворот! Но ты, Адлерштейн, ты вернешься ко мне, когда исполнишь свое благородное предприятие. У тебя ум и сердце на месте, и ты понимаешь весь позор и все несчастье своих ослепленных соотечественников.