Голубое поместье

Джонс Дженни

Дом этот знал прошлое и рассказывал только правду. Здесь не было лжи.

Бирн спрятал лицо в ладонях, не зная, сумеет ли он выдержать эту самую истину.

Кто-то говорил с ним, словно на последнее воспоминание вообще не потребовалось времени. Какое-то мгновение блекнущие воспоминания и иллюзии туманили лицо мужчины. Бирн ли это говорил с Дэвидом? И о ком — о Кристен или Рут? И кто стоит перед ним — Саймон или Питер?

— Нельзя доверять женщинам, — сказал Лайтоулер. — Откуда вы знаете, что ваша жена была верна вам? Вы же почти не бывали дома, не сомневаюсь. Уходя на работу, мы оставляем женщин дома, и кто знает, чем

они занимаются? Уверены ли вы в том, что она носила вашего ребенка?

Бирн посмотрел на него.

— Как вы узнали? — выговорил он наконец. — Как…

Лайтоулер и его сын обменялись взглядами.

— Я проверил всю вашу подноготную, — произнес Питер Лайтоулер. — Зачем еще мне мог понадобиться ваш бумажник? Неужели вы действительно полагаете, что мы способны взять в дом какого-то уличного бродягу? В поместье? В эту обитель силы? Вы же могли оказаться буквально кем угодно! Но вышло не так. Случайностей не бывает.

— Вы попали в ту же самую ловушку, — добавил Саймон, — что и мы все. Ваша жена и ваш лучший друг. Забавно, не правда ли?

Он ощущал, как они тянутся к нему с пониманием.

И понял, что перед ним люди, предавшиеся злу. На самом глубинном уровне Бирн понял, что они натворили. А заодно понял и другое: Кристен любила его. Только его. Она носила его дитя. Он верил ей десять лет их совместной жизни. Так почему же он должен подозревать ее — оттого лишь, что Дэвид предал его?

Надо верить тем, кого знаешь.

Попятившись, он отступил от стоявших на лестнице мужчин к двери.

Она открылась.

46

Элизабет глубоко вздохнула. Том и Кейт стояли позади нее, и по первому впечатлению казалось, что ничего не переменилось. Взгляд ее коснулся всего: стола, закрытой дверцы лифта, лестницы. Прежде чем двигаться дальше, следовало убедиться в чем-то еще.

Она вошла в холл и повернулась. Как и раньше, надпись оказалась над дверью.

Тu verras que seui et blesseJ'ai parcouru ce triste monde.Et qu'ainsi je m'en fus mourirBien loin, bien loin, sans decouvrirLe bleu manoir de Rosamonde.Увидишь ты: израненный и лишь с самим собоюОбъехал я наш мир печалей и тревог.И умер, не достигнув цели.Измученный болезнью и трудом,Не отыскал я Розамунды синий дом,Но злую участь и жестокий рокЯ на себя своей рукой навлек.

— Переменилось очень немногое, — проговорила Элизабет с удовлетворением, понимая теперь, что смерть не может встретить ее где-нибудь в другом месте.

Заметив, что за ней наблюдают, она вздохнула. Настало время принять настоящее, увидеть, куда привела их всех странная история поместья.

Холл был залит кровью. Как и следовало быть. Только Элизабет никогда не видела здесь эти ярко-алые брызги, блестящие на старом дереве и причудливой резьбе. Прежде кровь всегда скрывали поступки, помыслы

и тайны, разговоры обитателей дома. Теперь она выступила на всем — скромной краске дерева, на грудах и рядах книг. Запах заставил ее сморщиться; тем не менее это было только поверхностное явление глубинной неправды.

Она немедленно узнала Питера, тот стоял в центре поместья, в сердцевине всего, что пошло не так. Ее брат только породил проклятие. Но оно исполнилось на Питере. Родди был страстен и груб, Питер — хладнокровен и умен. И злоба его растянулась на поколения.

Он остался на половине лестницы, замерев с канистрой бензина. Шаги ее замедлились, дыхание сделалось чуточку неровным. Он не переменился, во всяком случае, заметно. Даже его одежда — эти элегантные тонкие ткани, которые так изящно облегали его фигуру, — сохранила свою бледную роскошь. Соломенные волосы посеребрились, лицо прорезали морщины, однако холодный взгляд остался прежним.

Такими они были и когда он волок ее по ледяному лесу к дороге, где лежала ее дочь Элла. И когда он чарами проник в ту жизнь, которую она разделяла с Джоном.

Сила гнева и страха перед ним заставила сердце Элизабет забиться сильнее. Он пристально смотрел на нее, и Элизабет вновь ощутила, как его воля подавляет ее собственные мысли, смешивает и путает их. Она будто вдруг помолодела.

С усилием она отвела глаза. Ладони ее увлажнились. Элизабет подумала, что ей не следовало приезжать сюда. Рискованно позволять себе новую встречу с ним.

Движение над ними заставило ее взглянуть вверх. На площадке стоял еще один молодой человек, которого она не знала. Впрочем, и он показался ей знакомым.

— Это вы Саймон? — спросила она. Тот не шевельнулся, глядя на нее словно зачарованный. Она подумала, спустится ли он вниз, чтобы поприветствовать ее, а потом поняла, что он стоит наверху, поскольку связан с Питером. Они были вместе во всем. Еще одно прикосновение страха, сожаления и ужаса. Итак, их двое: отец и сын.

— А это кто? — Она с облегчением повернулась к стоящему у стола мужчине, пытавшемуся вежливой улыбкой загладить ее разочарование в Питере Лайтоулере и его сыне. Получилось так, что она как хозяйка принимает гостей.

Ну что ж, дело обстояло примерно так. Это был ее дом. Она вернулась домой, в проклятое Голубое поместье, в самом сердце которого угнездилось зло.

Человек у стола явно переживал какое-то потрясение; он побелел, и она видела, что он неловко придерживает левую руку.

— Вам больно? — спросила она заботливо. — Простите, но я не знаю вас.

Человек шагнул к ней, протягивая правую руку с очевидным усилием.

— Моя фамилия Бирн. — Его неторопливый глубокий голос невыразимо тронул ее. — Я садовник.

Вместо того чтобы принять рукопожатие, она подняла лицо, и он не мог не поцеловать ее.

— Я — Элизабет Банньер, — негромко произнесла она. — И я рада, что вы здесь.

Бирн улыбнулся ей и через плечо увидел за ней Тома и Кейт.

— Можно ли выбраться отсюда? Сумеем ли мы пройти?

В качестве ответа Том распахнул переднюю дверь.

Непроницаемый барьер зелени прикрывал свет.

— Он сомкнулся позади нас, — сказал Том. — Что здесь происходит?

— Ведьмы оставили нас, — проговорил Бирн. — Здесь была драка. Но Том, Кейт… миссис Банньер, я должен сказать вам, что Алисия убита. Этот человек в черном бросил нож.