Голубоглазая ведьма
Шрифт:
– Мы ее нашли на камнях друидов, милорд, – почесав в затылке, пояснил старик. – Спала там себе, после того как принесла кровавую жертву.
Маркиз внутренне содрогнулся, таким средневековым ужасом веяло от этих слов.
– А петуха она так и держала в руках, – с возмущением продолжал старик. – Взяла его у местных. Это ведь Бэла Молдена птица! Никто не сомневается, что это самая настоящая колдунья. Вон, смотрите, ваша милость, все платье у нее в крови перемазано!
Отдав поводья груму, маркиз спрыгнул с фаэтона.
– Где она?
Толпа, умолкнув,
Маркиз решительно направился туда, где крестьяне бросили ведьму.
Все ее лицо и тело, все темное платье, залепленные грязью, были действительно перепачканы кровью. Преодолевая инстинктивное отвращение, маркиз приблизился к несчастной. На первый взгляд ему показалось, что женщина мертва.
Выросший в этих местах, маркиз не раз слышал про средневековый обычай «макания ведьм», поражавший своей бессмысленной жестокостью.
Если женщина подозревалась в колдовстве, несчастную обвязывали веревкой вокруг талии, обычно перед тем сняв с нее почти всю одежду, бросали в ближайшую реку или пруд. Согласно поверью, невинная женщина тонула, а настоящая ведьма всплывала.
Если жертва шла ко дну, что, казалось бы, свидетельствовало в ее пользу, ее вытаскивали, но отнюдь не для того, чтобы оставить в покое. Из предосторожности: вдруг ведьме и тут удалось обхитрить добрых людей, несчастную подвергали испытанию снова и снова, пока та не умирала от жесточайших пыток.
Маркиз заметил, что у женщины, лежавшей на земле, были темные длинные волосы. Возможно, своим необычным для этих мест цветом, густотой и длиной они и навели крестьян на мысль о сверхъестественных силах их обладательницы. Однако грива прекрасных, хоть и облепленных грязью волос явно свидетельствовала о молодом возрасте ее обладательницы.
Присмотревшись, маркиз заметил на макушке женщины запекшуюся кровь. По-видимому, суеверные односельчане успели ударить ее по голове каким-то тяжелым предметом.
– А вы не боитесь, что вам придется отвечать за свое самоуправство? – с угрозой спросил маркиз, указывая на разбитую голову женщины.
Старик, подошедший с маркизом к предполагаемой ведьме, возразил:
– Это не мы. Мы – ни-ни, и пальцем ее не тронули. Это мы ее такой и нашли на тех камнях, ваша милость. Только вот ей лицо малость расцарапали, а в остальном она вся такая и была.
Маркизу было известно и другое испытание, о котором упомянул словоохотливый старик. Считалось, что у ведьм есть на голове и теле такие места, откуда не пойдет кровь, даже если нанести на них раны.
Обычно, когда толпа волокла к судье подозреваемую в колдовстве, женщины успевали расцарапать ей лицо и руки.
– А на платье у нее – петушиная кровь, – продолжал свои объяснения старик. Он как будто задался целью убедить
Однако крестьяне, хотя и старались держаться уверенно и даже воинственно, теперь заметно притихли, явно испуганные грозным тоном маркиза.
Они знали, что не имели никакого права творить самосуд. По закону, если на женщину падало подозрение в колдовстве, ее надлежало препроводить в магистрат и отдать в руки правосудия.
В старые времена жители Эссекса гордились тем, что первый крупный суд над ведьмами состоялся именно в их графстве, в городе Хелсмфорде, еще в 1556 году, после чего сотни женщин подвергались якобы законным преследованиям по совершенно бессмысленным обвинениям в колдовстве и ворожбе.
– Дайте мне на нее взглянуть, – сказал маркиз.
Старик наклонился и, перевернув женщину на спину, откинул черные волосы, упавшие ей на лицо.
Маркиз сразу же понял, что перед ним не старуха, а, напротив, совсем юная девушка.
Ее лицо было безжалостно расцарапано, так что лоб и щеки покрывали кровавые борозды. Но даже безобразные царапины не могли скрыть совершенной красоты ее лица, белизны нежной девичьей кожи.
«Едва ли этой «ведьме» больше восемнадцати лет», – подумал маркиз.
В изящном носике девушки, в смелом очертании густых бровей была своеобразная прелесть и утонченность, совершенно неожиданная на лице несчастного, отвратительно перепачканного, в лучшем случае полуживого существа, павшего жертвой деревенских суеверий.
– Посмотрите, милорд, у нее платье все заляпано кровью, – тоном профессионального обвинителя заметил старик.
Маркиз только теперь обратил внимание на наряд девушки. Он безошибочно определил, что она происходит вовсе не из тех слоев общества, что ее гонители.
Муслиновая косынка, отделанная тонким кружевом, конечно, разорванная и перепачканная грубыми руками, оттеняла белизну ее шеи, а на широкой юбке виднелось пятно крови, явно принадлежавшей петуху, сочтенному главной уликой против этой девушки.
– Так, значит, вы нашли ее на камнях друидов? – уточнил маркиз.
– Ага, ваша милость, там и нашли, – снова заговорил словоохотливый старик. – Это все молодой Род. Аккурат заметил ее, когда шел на работу. Ну, он тут же за соседями. Те прибежали, видят – ни дать ни взять – ведьма. Кто же еще, ваша милость, будет лежать на камнях друидов с пятнами крови на платье! – резонно закончил пояснение старик.
Маркиз не мог не признать, что старик в некотором роде прав.
Огромные камни, нагроможденные на пустынном берегу, порождали среди местного населения массу суеверий. Сам маркиз полагал, что эти валуны были доставлены на это место викингами и служили им маяками или пограничными столбами. Но в понимании местного крестьянства они олицетворяли зловещие магические силы, витавшие над этими местами со времен друидов. Любой из здешних жителей скорее согласился бы переночевать на кладбище, чем хотя бы приблизиться к камням после наступления сумерек.