Голубой бриллиант (Сборник)

Шевцов Иван Михайлович

в ответ услышал голос Ангела: "Под нами Россия. А здесь

253

обитают души ваших соотечественников. Они возмущены

преступными деяниями бесов и выродков и бездействием,

слепотой и глупостью своих потомков. Они корят и проклинают

вас, хотят пробудить в вас совесть, честь и достоинство".

После этих слов прозрачная стена покрылась туманной

пеленой и приобрела свой обычный вид. Но какой-то

неестественный, неземной, потусторонний

гул, печальный и

гневный, заполнял все помещение. Мы ощущали его всем

своим существом, каждым атомом тела. Казалось, что в этом

гуле, как тревожные всплески, как стон, вырываются

человеческие голоса и травят наши души. Мы были

взволнованы услышанным и увиденным: кровавое побоище на

земле и возмущенные души покойников в небесах. Что это -

мистика или реальность? Я вспомнил наши разговоры с

епископом Хрисанфом о бессмертии души. Владыка на этот

счет имел твердые убеждения, у меня же возникали сомнения,

я колебался. И вот они - души усопших и погибших в боях за

Родину собрались над Россией в ее трагический час

предательства и позора и теперь корят и проклинают своих

наследников, которые не уберегли наследства, поверили

лжецам, позволили себя оскотинить, отдали власть бесам,

оборотням, ворам. Мысли мои метались от душ усопших к

кровавой бойне там, на Земле, в моей России, к битве, которая

должна произойти или, может быть, уже началась.

Неожиданно на противоположной стене прямо над чащей

постелью вспыхнул большой голубой экран точь-в-точь как на

телевизоре, и на нем раскрылась панорама Москвы. Сначала

общий план, потом отдельные районы и, наконец, Кремль,

заполненный войсками. И гул, тревожный, вздрагивающий,

орудийные выстрелы вперемежку с пулеметной трескатней.

Кадры на экране менялись. Вот Горбатый мост напротив Дома

Советов, на нем танки. Стреляют по белому зданию

Парламента. Белое здание - Лебедь в огне. Горят верхние

этажи. Толпы людей за танками. Трупы на асфальте и кровь.

Трупы безоружных. На экране крупным планом девушка,

совсем ребенок. Лежит навзничь, раскинула руки, как распятие.

Глаза открыты, волосы растрепаны. Кровь на виске. Она

мертва. "Это Россия", - слышится приглушенный голос Ангела,

и меня бросает в дрожь: я с ужасом мысленно говорю:

"Расстрелянная Россия" и слышу безмолвное добавление

Маши: "Убитое будущее России". И словно в ответ на экране

появляются убийцы - сначала те, кто отдал приказ убивать:

Ельцин, Черномырдин, Грачев. Среди них

какой-то черненький,

254

вертлявый, захлебывающийся, в восторге кричит: "Давите их,

Виктор Степанович!" "Это нижегородский губернатор Немцов",

– поясняет Маша. Потом на экране появляются омоновцы. Их

лица крупным планом - озверелые, обезумевшие от водки и

крови, те, кто выполнял приказ главных убийц. В моем

сознании всплывает образ фашистских эсесовцев, убивающих

русских детей. Они стреляли в будущее великой державы, как

и эти. До чего ж они похожи - эсесовцы и омоновцы. И те и эти

кровожадные твари убивали безвинных людей только за то,

что они любили свою родину. Убивали патриотов. А на экране

новый кадр: во дворе какого-то дома на грязной земле

раненый юноша, совсем еще мальчишка. Лицо в крови. Он

пытается подняться, но сил не хватает. Испуганный взгляд его

просит о помощи. Но вокруг - никого из людей. Он истекает

кровью. В умаляющих глазах жажды жизни. Откуда-то из угла

появляются двое в черных одеждах и черных масках с

пистолетами в руках. Они останавливаются возле раненого и,

осмотревшись кругом, хладнокровно стреляют в русского

юношу. "Да это же бейтары!", - в ужасе воскликнула Маша. "Кто

такие, что за бейтары?" - спросил я, совершенно подавленный

увиденным. "Еврейская молодежная организация, - ответила

Маша и добавила: "Бесенята, жаждущие русской крови.

Дождались своего часа". А я подумал: придет ли когда-нибудь

возмездие? И в ответ услышал голос Ангела: "Вы русские

умеете прощать и любить. Пора бы вам научиться ненавидеть

и мстить". И с этими словами погас экран.

2

В расстрелянной Москве

Нас высадили в шесть утра недалеко от платформы

Семхоз Ярославской железной дороги. Было еще темно, но

электрички уже ходили. Алексей предлагал сразу пойти на

нашу дачу и осмотреться, разобраться в обстановке. Я

предлагала сразу же ехать в Москву. Во-первых, у нас не было

от дачи ключей, а мама обычно уезжала с дачи на московскую

квартиру в середине сентября. Сейчас же, судя по прохладной

погоде, должно быть, заканчивается сентябрь, и мы могли не

попасть на дачу. Конечно, можно было зайти к соседям,

подсказал Алеша, выяснить обстановку и потом добираться до

дома. Я отвергла и этот вариант: мы были одеты по-летнему,

пледом, который оказался при нас, мы укутали Настеньку. И