Голубой горизонт
Шрифт:
Рашид стряхнул воду с бороды и длинных прямых волос.
Он молча смотрел на Джима, и выражение его глаз было достаточно красноречивым.
– Мы должны развязать тебе язык, любимец пророка. – Джим отступил и сделал знак Смоллбою. – Сто поворотов колеса.
Смоллбой и Мунту поплевали на руки и взялись за обод. Вдвоем они начали вращать колесо. Смоллбой считал обороты. Скорость быстро нарастала, и вращающееся тело Рашида начало расплываться перед глазами. После пятидесяти Смоллбой сбился со счета и должен был начать сначала. Когда он наконец насчитал
– Рашид, почему вы были с Котсом? Когда вы присоединились к его шайке? Кто тот незнакомый араб, что был с вами, человек в зеленом тюрбане?
Несмотря на свое отчаянное положение, Рашид постарался сфокусировать взгляд на Джиме.
– Неверный! – выпалил он. – Кафир! Я действую по священной фатве калифа Маската Заяна аль-Дина и по приказу его паши генерала Кадема ибн-Абубакера. Паша великий и святой человек, могучий воин и любимец Бога и Пророка.
– Значит, человек в зеленом тюрбане – паша? А каковы требования фатвы? – спрашивал Джим.
– Они слишком священны, чтобы рассказывать о них неверным.
– Рашид стал набожным, – печально покачал головой Джим. – Раньше я никогда не слышал, чтобы он нес такую фанатичную и злобную чепуху. – Он повернулся к Смоллбою. – Еще сто поворотов колеса, чтобы охладить его пыл.
Колесо снова завертелось, но Смоллбой не досчитал до ста: Рашид выпустил длинную струю зеленой рвоты. Смоллбой сказал Мунту:
– Не останавливайся!
Внутренности Рашида не выдержали, и их содержимое начало выходить с обоих концов тела, как из палубной помпы.
При счете «сто» колесо остановили, но сбитые с толку чувства Рашида не уловили разницы. Впечатление стремительного движения, казалось, стало сильнее; он стонал, и его продолжало рвать, пока не опустел желудок. Тогда его начало болезненно рвать всухую.
– Каковы требования фатвы? – настаивал Джим.
– Смерть кровосмесителям. – Голос Рашида был еле слышен, желтая желчь бежала по его подбородку в бороду. – Смерть аль-Салилу и принцессе Ясмини.
Джим вздрогнул, услышав эти два любимых имени.
– Моя дядя и тетя? Они умерли? Скажи, что они живы, иначе я буду вертеть тебя до тех пор, пока не выйдет твоя черная душа!
Рашид пришел в себя и опять попытался не отвечать на вопросы Джима, но постепенно колесо сломило его сопротивление, и он стал отвечать охотнее.
– Паша казнил принцессу Ясмини. Она умерла с пробитым сердцем, кровосмесительница. – Даже в своем теперешнем состоянии Рашид произнес эти слова с радостью. – И аль-Салил ранен и на краю смерти.
Гнев и печаль охватили Джима, и в этот день ему уже не хотелось допрашивать. Рашида сняли с колеса, но приковали и оставили на ночь под охраной.
– Я снова допрошу его утром, – сказал Джим и отправился к Луизе со страшной вестью.
– Моя тетя Ясмини была самим воплощением доброты. Хотел бы я, чтобы ты познакомилась с ней, – сказал он ночью, когда они лежали в объятиях друг
Утром Джим приказал оттащить фургон подальше от лагеря, чтобы Луиза не слышала криков Рашида. Его привязали к спицам, но Рашид сломался после первого же поворота.
– Сжалься, эфенди! Хватит, Сомойя! Я расскажу все, что ты хочешь знать, только сними меня с этого проклятого колеса.
– Ты останешься на колесе, пока прямо и откровенно не ответишь на все вопросы. Если будешь вилять или лгать, колесо снова начнет вращаться. Когда эта тварь Кадем убил принцессу? Где это произошло? Как мой дядя? Он поправляется? Где сейчас моя семья?
Рашид отвечал на каждый вопрос так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, так оно и было.
Когда Джим услышал весь рассказ о том, как его семья бежала с Доброй Надежды на двух шхунах и как поплыла на север, покинув Слоновью лагуну, его печаль, вызванная гибелью Ясмини, смягчили облегчение и предвкушение скорой встречи с семьей.
– Теперь я знаю, мои родители в заливе Рождества, и с ними Дориан и Мансур. В глубине души я считаю дни до встречи с ними. Завтра на рассвете мы возобновим движение.
Джима обуяло стремление побыстрее добраться до залива Рождества, и его желания и надежды неслись впереди медленной процессии фургонов и скота. Он хотел оставить караван и ехать к берегу. Просил Луизу сопровождать его, но рана Замы заживала небыстро. Луиза считала, что он нуждается в ее заботе, и не соглашалась оставить его.
– Поезжай вперед, – сказала она Джиму. Хотя Джим понимал, что на самом деле она не хочет остаться одна и ждет, что он откажется, он испытывал сильное искушение поймать ее на слове. Но потом вспомнил, что Котс, Удеман и араб-убийца Кадем могут быть поблизости и попробуют напасть. Оставлять Луизу одну нельзя. Каждое утро они с Баккатом уезжали далеко вперед, проверяя горную тропу, и Джим был уверен, что, вернувшись на закате, застанет в лагере Луизу.
Они выехали из горного ущелья в местность с просторными травянистыми равнинами, пологими холмами и редкими лесами; Баккат отыскал следы слонов, но недостаточно свежие, чтобы идти по ним. Так было пять дней после выхода из ущелья. Как обычно, Баккат намного опережал Джима, пролагая маршрут и выискивая следы животных. Неожиданно он повернул свою лошадь и остановил ее. Джим подъехал к нему.
– В чем дело?
Баккат молча показал на влажную землю с глубоко отпечатанными на ней следами. Джим почувствовал, как сердце у него забилось быстрее.
– Слоны!
– Три больших самца, – подтвердил Баккат, – и след совсем свежий. Они прошли здесь сегодня утром, совсем недавно.
Джиму очень хотелось продолжать путь к заливу Рождества.
– Большие, – сказал он, глядя на след.
– Один – царь всех слонов, – подтвердил Баккат. – Может, такой же большой, как первый, которого ты убил.