Голубой пакет (илл. А.Парамонова)
Шрифт:
К сеансу Костя был готов. Он еще ни разу не сорвал ни приема, ни передачи, хотя причин к этому бывало больше чем достаточно.
Как-то весной на станцию прибыл эшелон с вражеской пехотой и простоял двое суток. В саду Головановых ночевал целый взвод, а Косте предстоял прием. И он принял важное сообщение, хотя по двору беспрерывно расхаживал часовой.
А в конце мая у них в доме две недели стоял гитлеровский офицер интендантской службы, занятый отгрузкой леса в Германию. Но и тут Костя ухитрился провести все сеансы. Он забирался на чердак,
А что стоили встречи с Калюжным? От него Костя получал донесения, ему одному вручал ответы.
Условия каждой встречи приходилось заново изобретать, тщательно продумывать, чтобы она не походила на предыдущую и не навлекала на себя подозрений.
Очень сложно было доставлять Калюжному уже расшифрованные телеграммы с заданиями разведотдела или с важной ориентировкой. Их приходилось носить через весь город, прибегая к помощи тайников, условных «почтовых ящиков», где Костя прятал телеграммы и откуда Калюжный или Чернопятов позже их брали.
Как-то, идя с рынка, где он извлек из тайника очередное донесение, Костя попал в облаву. Полиция ловила воров, ограбивших буфет при офицерском клубе. В донесении шла речь о расправе с заместителем бургомистра города и перечислялись подробности этой операции. Едва Костя успел сунуть в рот исписанный листок, как полиция схватила его и стала выворачивать карманы. А однажды случилось еще хуже. С депешей от Калюжного, не успев забежать домой, пришлось идти на работу. А донесение было особо важным: разведотдел фронта извещался о том, что в окрестностях города, в одном из бывших домов отдыха, открыта школа «Абвера» по подготовке диверсионных кадров. Подполье называло фамилии предателей, завербованных в школу.
Только вошел Костя в депо, как начался поголовный обыск. Гестаповцы искали листовки, разбросанные в тот день по городу. Выйти из депо нельзя: у входа стоял эсэсовец Фалькенберг.
Костя нашелся. Подойдя к знакомому слесарю, он попросил у него щепотку самосада и скрутил из телеграммы такую огромную «козью ножку», что слесарь от удивления вытаращил глаза. И никогда в жизни не бравший папиросы в рот, Костя выкурил «козу» до конца.
Часто смерть почти настигала Костю, шла по его пятам или забегала и ждала его впереди. И не раз спасала Костю только случайность.
Но комсомолец Костя ясно сознавал, ради чего он идет на смертельный риск. И как ни трудно было порой, он не сворачивал с избранного пути.
…Время шло медленно. Тишина клонила ко сну. Боясь дремы, Костя встал и тихо вошел в дом. Он закрыл окна внутренними ставнями, зажег в углу за печкой две свечи, потом вновь вышел во двор и вернулся с радиостанцией и батареями.
Разложив все на столике, он неслышно отворил дверь во вторую комнату и вгляделся в полумрак. Мать лежала на кровати одетая, прикрыв глаза рукой.
— Мама! — шепотом позвал Костя.
Она встрепенулась и повернула голову:
— Ты что, сынок?
— Работать
Она знала, что от нее требуется, встала, сунула ноги в домашние туфли, накинула на голову темный платок и вышла во двор, чтобы ходить, прислушиваясь к каждому шороху, до той поры, пока сын не позовет: «Пора спать, мама».
Костя надел наушники и сел за стол.
Армейский радиоцентр уже ждал и подавал свои позывные. Костя ответил, тщательно отрегулировал настройку и, убедившись, что на приеме ничего нет, перешел на передачу.
Костя отстукивал ключом автоматически, думая в это время о том, что враг слушает его точки — тире и тщетно пытается их разгадать.
Три дня назад он передал телеграмму в несколько строк обычных знаков. Если бы гитлеровцы только знали, о чем говорят эти точки — тире! А речь шла о том, что к воинской платформе прибыли два состава: один с авиабомбами, а другой с горючим; что на бывшем выпасе, между городским кладбищем и лесом, гитлеровцы оборудуют новый аэродром и на нем уже ночует до сорока бомбардировщиков.
Костя искоса взглянул на часы: прошло пять минут. Хорошо. Очень хорошо. Осталась четвертая часть телеграммы. Значит, он уложится в семь минут…
С шумом распахнулась дверь, и на пороге появилась мать. Ужас исказил ее лицо. Тяжело дыша, держась одной рукой за дверной косяк, а другой за сердце, она выкрикнула каким-то придушенным голосом:
— Родной!.. Спасайся!.. Немцы!..
Горло Кости перехватило горячей волной. Он оборвал передачу и сдернул с головы наушники.
— Где?
— Лезут через ворота… валят забор.
Костя вскочил. В виски и затылок сильными, ощутимыми толчками застучала кровь.
— Беги в сад! — строго приказал он.
— А ты?
— Беги не медля! — крикнул Костя, и мать, всхлипнув, скрылась.
Костя подскочил к двери, накинул на нее крюк, вставил ножку стула в дверную ручку, подтащил диван. Сердце колотилось гулко, на лице выступила испарина. Он замер прислушиваясь. Кругом было тихо, и не хотелось верить, что пришла беда.
Он обвел глазами кухню, будто запоминая все, что здесь находилось, и в это время ясно расслышал приглушенные голоса. Он потушил одну свечку и решил: «Выберусь через окно в сад». Отключить питание от рации, выдернуть антенну, сжечь на пламени свечи шифровку было делом двух — трех секунд.
В сенях раздались шаги, и кто-то забарабанил в дверь.
«Успела ли скрыться мама?» — мелькнула тревожная мысль.
Костя схватил радиостанцию, прижал ее к груди и бросился во вторую комнату, к окну, выходившему в сад. Надо было осторожно, без шума открыть ставню, распахнуть окно и выпрыгнуть в куст сирени. А от него три шага до пролома в соседском заборе.
Придерживая одной рукой рацию, Костя потянул ставню на себя. Но тут звякнуло стекло, и перед его лицом мелькнуло острое жало плоского немецкого штыка. Костя едва успел отпрянуть. Штык скрылся и блеснул вторично.