Голубой пакет (илл. А.Парамонова)
Шрифт:
Мужчина вышел первым. Обойдя машину, он открыл переднюю дверцу и выпустил Юлю. Она быстро осмотрелась.
Кирпичный дом с облупившейся штукатуркой, наглухо забитыми окнами и разрушенными ступеньками крыльца выглядел отчужденно и неприветливо. Темная улица была пустынна.
Провожатый мигнул фонариком, и его луч осветил не только входную дверь в дом, но и железную дощечку с надписью: «Улица Кирпичная, 38».
Человек привычным движением достал ключ, открыл дверь и первым вошел в дом. Юля шла сзади.
Луч фонаря указывал дорогу. Хлопнула одна дверь, другая — и, наконец, они оказались в большой,
Чиркнула спичка, загорелась свеча. Мужчина поставил ее на буфет и повернулся.
Это был стажер гестапо Роберт Герц.
— Куда вы меня привезли? — спросила девушка.
— Это моя служебная квартира, — пояснил Герц.
Дом, снаружи поражавший своим убожеством и обветшалостью, внутри выглядел совсем иначе.
— Вы разведчица и должны понимать, что значит служебная, — добавил Герц.
Туманова посмотрела на него с удивлением. Но он даже не попытался расшифровать сказанное, считая, очевидно, что она хорошо его поняла.
— Эта дверь ведет в спальню, — продолжал Герц. — Там вы можете отдохнуть и найти кое-что из одежды. Я все приготовил. Из спальни есть ход в туалетную комнату. Если хотите воспользоваться ванной, пожалуйста. Колонка исправна, дрова есть. Разводить огонь вы, по-видимому, умеете лучше меня.
Бровь у Тумановой приподнялась. Она соображала: что за намеки? «Вы должны понимать, что значит служебная» или «Разводить огонь вы, по-видимому, умеете лучше меня»?… Впрочем, ладно. Посмотрим, что будет дальше…
— Через эту дверь, — показал рукой Герц, — вы попадете в кабинет. И, наконец, через эту мы вошли. Почему вы так смотрите? Вы по-прежнему не доверяете мне?
Туманова тряхнула головой.
— Вы, кажется, лишили меня этого права, — ответила она.
— Рад слышать, — заметил Герц. — Чувствуйте себя здесь полной хозяйкой. Это ключ от входной двери. — Он положил его на круглый стол. — Вы можете покинуть дом, когда вам заблагорассудится. Это — ваше дело. Но я не советовал бы вам выходить из дома до определенного времени. Учтите: чтобы вызволить вас, мне пришлось уложить троих своих земляков, а троих ваших выпустить на свободу. Гестапо, конечно, уже поднято на ноги.
— Хорошо. Я последую вашему совету. Но как долго надо пробыть здесь?
— Хотя бы до утра.
— Хорошо. А вы поможете мне выбраться из города?
— Я сделаю все, что вы прикажете.
— Благодарю, — сказала Туманова.
— А теперь мне надо покинуть вас, — произнес Герц. — Тревога кончилась, и меня могут хватиться. В буфете есть кое-что из еды. Если будут стучать, то не отзывайтесь и не открывайте дверь. Если зазвонит телефон, послушайте: кроме меня, никто сюда звонить не может. — Он взглянул на часы. — Уже прошло пятьдесят шесть минут новых суток. Вам надо отдыхать. Желаю спокойной ночи.
— Спасибо, — ответила Юля.
Герц отвесил поклон и направился к выходу, но девушка его остановила:
— Господин Герц!
— Да? — он быстро повернулся.
— У меня к вам необычная просьба.
— Можете просить все, что пожелаете.
— Оставьте мне пистолет… Все-таки я одна и… женщина.
Герц без малейшего колебания опустил руку в задний карман брюк, извлек из него «Вальтер», заменил расстрелянную обойму новой, щелкнул предохранителем и молча подал пистолет Тумановой.
— Прошу, —
Девушка, взяв пистолет, ощутила холодок стали. Держа его в руке, она смотрела на гестаповца, а он на нее. Так они стояли несколько мгновений. Потом она взволнованно сказала:
— Еще раз спасибо! Большое спасибо!
Герц опять поклонился и вышел.
Юля долго стояла неподвижно, опустив руки, совершенно сбитая с толку. За всю свою небольшую жизнь она не перенесла столько треволнений, как за эту короткую летнюю ночь. В таком круговороте событий нетрудно потерять голову: какой-то час все изменил. Она уже не в каменном мешке тюрьмы, а здесь, в этом доме, она свободна, ей не угрожает опасность, в руках у нее оружие! Снова жизнь!
Она стояла посреди комнаты и думала.
Если Герц — гестаповец только по положению и должности, а в душе благородный, смелый человек, связанный с подпольной группой Чернопятова и выполняющий его указания, тогда все хорошо. Так хорошо, что и придумать трудно. Ну, а если?… И прежние сомнения вновь овладели ею.
Если Герц не тот, за кого она его принимает? Если, добиваясь цели, поставленной перед ним гестапо, он только мастерски разыгрывает свою роль?
Но в чем же все-таки состоит эта цель? Именно на этот вопрос Туманова ни ранее, ни сейчас не могла найти ответа, как ни старалась. Это было какой-то головоломкой.
Может быть, Герц хочет поразить ее проявленным великодушием и жертвой, ради нее принесенной, усыпить ее бдительность, вызвать на откровенность и выведать то, чего не мог добиться Штауфер угрозами и побоями?
Но это же ерунда! Гестаповцы не настолько глупы, чтобы рассчитывать на успех такой дешевой комбинации.
И тут внезапно ей пришла совершенно новая, очень простая мысль.
Если Герц маскируется, он не станет добиваться ее доверия и расположения. Он не будет выспрашивать ни о чем. Он доведет свою «благородную» роль до конца, отпустит Юлю, куда она захочет, и отойдет в сторонку. Но с этой же минуты она явится предметом неослабной слежки гестапо. За нею поведут неусыпное наблюдение, и ей нельзя будет сделать ни шагу. Это было самое страшное. Она ведь еще не выполнила задания и обязана его выполнить! И если она все же начнет действовать, то может оказаться причиной гибели многих. Следовательно, если Герц — орудие гестапо в его хитрой комбинации, то ей предстоит выдержать немало испытаний. Снова надо идти навстречу неизвестной судьбе. И здесь каждый шаг, каждое движение должны быть взвешены и строго рассчитаны.
Юля вздохнула и как бы очнулась от забытья. Она только теперь оглядела комнату. Первое, что бросилось в глаза, — это громоздкий и неуютный буфет, украшенный вычурной резьбой. Рядом — длинный диван с высокой спинкой, посреди комнаты — круглый стол, покрытый темной бархатной скатертью, шесть полумягких стульев и узкое трюмо в углу. Типичное убранство зажиточной провинциальной квартиры. Обои коричневого цвета с золотистыми виноградными гроздьями придавали комнате мрачноватый вид.
Со стены с большого и единственного портрета на Туманову смотрела сравнительно молодая женщина с неестественной улыбкой. Улыбались одни губы, в то время как лицо и глаза оставались безучастными. Казалось, в глазах застыл какой-то немой вопрос.