Голубой уголь(сборник)
Шрифт:
— Ручным способом, пожалуй… Но мы попробуем механизировать работу, — сказал Ковров.
— Так или иначе, тюлени — наше спасение, — продолжал Жуков. — Не надо забывать, что выбраться из ущелья — это значит лишь сделать первый шаг. Там, наверху, необходимо еще преодолеть большой и опасный путь к ближайшему жилью: мы забрались далеко — на 81 параллель около Земли Франца-Иосифа! Да и лето подходит к концу, надо перезимовать так или иначе. В путь раньше весны не пустишься. Упорно и настойчиво выгрызаясь наверх, мы заодно подготовимся и к дороге. Главное — пища, а пищи у нас будет достаточно. Тюленей мы используем не только не хуже эскимосов, но даже лучше —
— А знаете, — сказал, улыбаясь, метеоролог Осинский, — наши тюлени удивительно наглядно иллюстрируют закон сохранения энергии. Морские водоросли поглотили часть солнечной энергии, занесенной в глубину скудными лучами. Рыбы эту энергию поглотили вместе с водорослями и отдали ее, в свою очередь, вместе со своею жизнью тюленям. Тюлени приносят ее нам. Мы, съедая или сжигая тюленей, заставляем вертеться вал машины и переводим «тюленью» энергию в электрическую. Электричество согревает нас, освещает, работает для нас, и так далее.
— Товарищ Осинский кстати напомнил об этом законе, — внушительно заключил Ковров. — Помните, друзья, что при создавшихся условиях необходимо учитывать каждое движение, чтобы зря не расходовать энергии. Работая разумно и организованно, мы добьемся освобождения.
Несмотря на сильную усталость, Комлинский не мог уснуть. Напрасно он ворочался с бока на бок, поправляя изголовье — мешали уснуть его собственные мысли. Рассуждения о механизации работ с ледяными стенами, о тюленях, как источнике энергии, взбудоражили механика.
По складу своего ума Комлинский был изобретателем. Хотя у него никогда не хватало ни времени, ни средств довести какое-нибудь изобретение до законченной модели, но отделаться от страсти изобретать он никак не мог. Сейчас его мысль, прогоняя сон, настойчиво работала над деталями очередного полуфантастического проекта. Как и всегда в таких случаях, отдельные части машин представлялись Комли некому с такой чрезмерной яркостью, которая граничила с галлюцинацией. И хотя ему хотелось заснуть, он не мог себя заставить прекратить комбинирования с этими колесами, клапанами и рычагами. Видя, что ему не справиться с упрямыми колоннами ассоциаций, Комлинский попытался направить изобретательское усердие своих мыслей на злободневные задачи. Но не успевал он сосредоточиться на мысли об автоматической пиле для льда, как ловил себя на том, что опять думает о своем грандиозном
Наконец ему надоело ловить сон за хвост. Он вполголоса выругался и быстро встал.
— Ты чего? — удивился Бураков, дежуривший у больных.
— Все равно не спится, дай сменю тебя.
Он просидел всю ночь. Утром, когда все проснулись, Комлинский спешно что-то вычерчивал огрызком карандаша в записной книжке.
— Ты всю ночь не спал? — удивился Бураков. — Сейчас же ложись!
Комлинский, конфузливо улыбаясь, улегся и сразу заснул.
Комлинский просидел всю ночь, что-то вычеркивая в записной книжке.
Проснувшись, Комлинский с удивлением огляделся. Сел, еще раз осмотрел все помещение. Ни одного больного не было. Они исчезли вместе со своими кроватями и постельными принадлежностями.
— Как сквозь… лед провалились. Вот так штука… — сказал он. — Ну и спал же я должно быть! Вероятно, уже перетащили всех на новую квартиру.
На столе был оставлен примус и две кастрюльки. Комлинский разогрел себе завтрак, торопливо поел и, захватив с собой посуду, поспешно направился к лагерю.
У входа в маленькую комнатку стояли сани, сооруженные из лыж и универсальных остатков гондолы дирижабля. Последнего больного, Степанова, только-что привезли, и Бураков с Деревяшкиным бережно укладывали его на койку. В тесной гондоле было установлено пять коек. На четырех положили тяжело больных: Степанова, Марина, Василькова и Герценштейна. Пятая предназначалась для дежурного. На ней сидел Жуков.
— Чего меня не разбудили? — спросил Комлинский.
— Надо же тебе было свою норму отоспать. И без тебя управились, — ответил Деревяшкин.
— А велика ли оказалась моя норма?
— Да часов семь с гаком!
Комлинский не рискнул спросить, как велик был «гак»: он по опыту знал, что этот растяжимый «гак» бывает часто не меньше, а то и больше основного числа. Досадливо поскреб в затылке. Вышел в большую комнату. Гам, на укрепленных во льду стойках, было прилажено еще восемь коек. Посреди комнаты стоял большой стол, окруженный скамьями.
— А я-то все дрых! — сокрушался Комлинский.
— Чего задумался? — окликнул его Рюмин.
Только тут Комлинский заметил, что две койки были заняты Рюминым и Осинским.
— Поди посмотри, тюленей сколько наворотили, — сказал Рюмин.
Комлинский выбежал в боковую дверь, обогнул ледяной дом и недалеко от наружной двери первой комнаты увидел груду тюленьих туш. В это время дверь открылась и вышел Деревяшкин.
— Иди, брат, помогай. Я наловчился, дело пойдет быстро. Шкуру хорошо сдирать, пока она теплая. Те той штуки, что мы вчера оставили, так и лежат, ничего с ними не могу сделать.
— Здесь десятка полтора будет? — спросил Комлинский.
— Двадцать три штуки, браток. Ковров с Алфеевым пошли за второй партией. Работы хватит. Вот смотри, как это делается.
— И он ловко начал действовать ножом.
Они принялись вдвоем за работу. Вскоре к ним присоединился Бураков. Не успели они закончить, как увидели появившееся из-за поворота стадо тюленей.
— Тьфу ты, пропасть! — удивился Деревяшкин. — Поспевай только поворачиваться. И отдохнуть не дадут. Ну, да теперь в десять рук живо управимся.