Голубятня на желтой поляне (сборник)
Шрифт:
Опять полыхнул огонь…
Мальчишки стали по одному взбегать по ступенькам. За часто взлетающими крыльями огня их стало видно совсем плохо.
Потом Яр увидел зубчатый верх башни. Увидел как бы снизу, со двора. Ребята на башне уже не стреляли. Они отомкнули штыки и теперь били ими по стволам. Ударяли ритмично, враз — отбивали резкую мелодию какого-то марша. Среди них мелькнула жёлтая рубашка и жёлтые летучие волосы. «Денёк!..» Но огонь поднялся клубящимся валом, взвился к башенным зубцам и словно смахнул
«Как я могу на это смотреть?» — леденея внутри, подумал Яр. Но смотрел. И другие смотрели.
Магистр небрежно произнёс:
— Видите, никаких барабанщиков. Просто лихорадочный звон и шум перепуганных ребятишек.
— Однако вы боялись подойти, — глухо сказал Глеб.
— Да… Они случайно выбрали ритм из пяти тактов. Это нас задержало на время. Но это совсем не барабанщики из песни. Не правда ли, Глеб Сергеевич?
— Неправда! — звонко сказал Алька. — А вон тот! Он же с барабаном!
У обугленного зубца стоял темноволосый мальчишка и вскидывал руки с тонкими палочками.
— А, этот… Он же всего один, — отозвался Магистр. — Всего-навсего. Да и барабан у него не настоящий. Смотрите…
Мальчишка придвинулся. Будто оказался здесь, в комнате. И было странно, что не слышно ударов. Он бил грубо оструганными палочками не то в кожу, не то в клеёнку, туго натянутую на круглый походный котелок. На его грязной голубой рубашке мотался измочаленный аксельбант.
Глеб резко подался вперёд.
Полыхнул жёлтый огонь. Мальчик медленно повернул большеглазое тёмное лицо с закушенной губой. Взглянул на всех отчаянно и упрямо.
Глеб сдавленно сказал:
— Юрка…
ОСОБАЯ ЦЕЛЬ
1
Гелька и Янка шли из школы. Лениво брели и молчали.
Сентябрь кончался, но дни стояли по-прежнему тёплые. Было совсем безветренно. Пушистые семена белоцвета висели в воздухе неподвижно. На пустырях цвели мелкие городские ромашки, и над ними летали поздние бабочки. Солнце ещё грело сквозь рубашки плечи, но не сильно — словно осторожно трогало на прощанье тёплой ладошкой. У Гельки в такие дни было спокойное тихое настроение. Даже тревога за Юрку почти угасала, и казалось, что скоро всё объяснится и всё будет хорошо…
Гелька сказал:
— Пойдём к реке, Янка…
— Зачем? — Янка оторвался от своих мыслей. Что это были за мысли, Гелька не знал. Но, видимо, не такие спокойные, как Гелькины.
— Просто так, — сказал Гелька.
— Вода уже холодная… — Янка смотрел как-то озабоченно.
— Да не купаться же. Посидим на обрыве. Вон какой хороший денёк..
— Что? — Янка остановился. Не то испугался, не то сильно удивился. Или обиделся?
Гелька
— С тобой что? Янка…
Янка сморщил лицо, тряхнул головой.
— Ты скажи… Ты что сейчас сказал?
Гелька ошеломлённо пробормотал:
–А что такого… Сказал: хороший денёк…
— Сейчас… — Янка опять поморщился. Уронил с плеча сумку, быстро сел на край каменного тротуара, обхватил колени, съёжил плечи — на них горбились мягкие погончики школьной рубашки.
Гелька торопливо сел рядом. Тихое настроение пропало, и опять пришла тревога — она стала такой привычной в дни августа и сентября. Гелька ничего не спросил. Он ждал, что скажет Янка.
Янка медленно посмотрел из-за поднятого плеча. Горько прошептал:
— Теперь ясно, почему она кружилась…
— Что?
— Голова… Помнишь, как я стал бояться высоты?
— Ну… не так уж ты боялся. Это хоть с кем бывает, — осторожно сказал Гелька. — Это случайно.
Янка уткнулся носом в колени. Сказал опять шёпотом :
— Не случайно… Это всегда так бывает перед тем, как начинаешь летать. Очень боишься высоты, и этот страх надо пересилить… Теперь-то я всё вспомнил.
— Янка…
— Гелька, я не Янка.
Гелька, не показывая испуга, сказал очень бережно:
— Пойдём домой потихонечку. Ты, наверно, немного заболел. Тогда вечером продрогли на свалке…
— Гелька, я правда не Янка…
— А кто?
— Меня звали знаешь как? Да-ни-ил. Данила, Данилка… Данька… Мама звала Денёк. Потом и все так звали…
— Ну, хорошо. Пойдём к маме…
— Да я не про эту маму. Той мамы нет… — тихо сказал Янка.
— Ну… смотри. Листик и Васька идут. Давай мы тебя домой проводим. А?
Янка быстро встал. Накинул на плечо белый ремень сумки. Отбросил назад волосы. И сделался какой-то непривычный: сразу подросший, строгий, незнакомый. Сказал негромко, но решительно:
— Лучше пойдём к тебе, Гелик. На крышу. Все вместе. Там никто не мешает, я про всё расскажу.
Они проговорили до вечера.
В сентябре сумерки приходят рано. Они зябкие, осенние. Но у нагретого кожуха энергосборника на крыше было тепло.
Над головами зажглись первые звёзды. Янка грустно сказал:
— Я с самого начала чувствовал, что Юрка уйдёт. И что я должен ему помочь. Это была особая цель. Думаете, я тогда случайно вагон с искоркой разогнал? Я понимал, что так надо. Только не знал, зачем…
Всё случилось раньше времени, потому что появился Глеб. Мы с ребятами не рассчитали… Ну, кто мог подумать, что в Старогорске неизвестно откуда появится какой-то Глеб? Из-за него всё и сорвалось…
— Может, всё-таки не сорвалось? — робко спросил Листик. Они с Васькой почти всё время молчали, но теперь Листик подал голос.