Голубые холмы Синтры

Хэмпсон Энн

— Я упомянула о портрете Карлоте… то есть, — она запнулась, увидев, что он вопросительно поднял брови, — я… я упомянула о пустом месте между портретами в галерее и спросила ее, не… не висел ли там раньше портрет твоей жены. — Элинор замолчала, надеясь, что этого достаточно, но он сердито буркнул:

— Пожалуйста, продолжай!

— Карлота сказала, что ты велел положить портрет на чердак.

— И ты захотела его увидеть? — его прищуренные глаза пристально вглядывались в ее лицо.

— Какой-то необъяснимый порыв, — прошептала она с глубоким раскаянием. — Прости. Мне не следовало…

Грубый,

сатанинский взгляд исчез, но вновь появился, когда Мигел повернулся к портрету. Элинор пробрала дрожь. Этот человек выглядел способным совершить убийство!

— Что ж, ты его увидела! И что ты думаешь о моей жене? Говори! — выкрикнул он.

— Она была очень красивой, — хрипло прошептала Элинор. — Я не видела никого красивее.

К ее изумлению, Мигел засмеялся… засмеялся резко, но с коварной мягкостью, которая вновь заставила ее подумать, что он выглядит способным совершить убийство. Явное раздвоение личности! Перед ней стоял не учтивый, отчужденный и аристократичный дон Мигел де Каштру. Перед ней был… дьявол.

— Красивая, а? — он снова взглянул на портрет. — Да! Не было женщины красивее. Ни одна женщина не могла сравниться… — Он перевел взгляд с портрета на Элинор. Девушка отступила в ужасе. Неужели это он, человек, которого она полюбила? Элинор вспомнила слова Карлоты, что из-за смерти жены Мигел стал будто не в себе. — Ты хорошо посмотрела? Ты позавидовала ее красоте? — Его обманчиво мягкий смех вновь нарушил тишину затхлой комнаты с тусклым светом, проникающим через окно в крыше. Элинор вздрогнула. Граф заметил ее дрожь, но на него это не подействовало. — Отвечай, девушка! Ты позавидовала ее красоте?.. Вот, посмотри еще! Несравненная, не так ли? Смотри, я тебе говорю! — он сунул портрет в лицо Элинор.

Она послушно смотрела, дрожа всем телом. Ей хотелось одного: скрыться от этого безумца. Но стоило ей сделать шаг назад, и он следовал за ней. Она оказалась пленницей.

— Да, — дрожащим голосом сказала она, стремясь успокоить разбушевавшуюся стихию. — Да, дон Мигел, теперь я его увидела…

— Что ж, посмотри еще… и еще раз! Тебе этого хотелось, не так ли? Тогда продолжай смотреть, чтобы не забыть никогда!

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, поставь его.

Она задыхалась от страха. Ей было невыносимо видеть его таким. Горе и раскаяние охватили ее. Вся в смятении, Элинор безудержно разрыдалась. Она заговорила, запинаясь и всхлипывая, извиняясь за то, что причинила ему боль, раскаиваясь в том, что позволила себе проявить любопытство. Она твердила, что не следовало сюда приходить, и попросила у него прощения.

— Я н-ни за что не стала бы причинять тебе б-боль! — вскричала девушка, отнимая руки от лица. — Поверь мне, я себе причинила боли б-больше… — Она в ужасе остановилась, увидев, как в ярости он бросил портрет в самый дальний угол длинной узкой комнаты. — Дон Мигел!

— Вниз, — приказал он, отступая в сторону и указывая на дверь. — И чтобы ноги твоей здесь больше не было!

Дрожа всем телом, Элинор стояла посреди своей спальни, обхватив себя за плечи. Ее лицо пылало от воспоминаний. Она вновь и вновь переживала тот момент, когда, обернувшись, увидела графа в открытых дверях.

Как он там оказался? Мигел вернулся раньше, чем она ожидала.

Но в этом не было ничего удивительного. Он быстрее, чем предполагал, справился с делами. Удивительно было то, что он поднялся на чердак. Но может, ему там что-то понадобилось… или он захотел полюбоваться портретом. Какая бы ни была причина, Элинор постигло глубокое унижение. Этот случай наверняка навредил хорошим взаимоотношениям с ее работодателем. Элинор не представляла, как она встретится с ним лицом к лицу.

Страдание оттого, что причинила боль любимому, смешалось с яростью из-за своего любопытства, которое привело ее на чердак. Элинор была в отчаянии. И раньше-то надежды было мало. А теперь — вообще никакой. Мигел наверняка презирает ее и, конечно, винит в боли и горе, из-за которых он бросил портрет. Где он теперь? Все еще наверху? С любовью касается портрета и просит у Доры прощения за то, что, страдая сам, причинил боль ей?

Он вел себя как помешанный, подумала Элинор, озадаченная его яростью. Как он сунул портрет прямо ей в лицо и велел смотреть! Что это значило? Она должна была рассмотреть красоту этой женщины, сравнить с собой и признаться себе в том, что у нее, Элинор, нет шансов?

«Ни одна женщина не может сравниться…» Элинор вспомнила его слова и зажмурилась. Она не могла сравниться — вот что он хотел сказать! Мигел обнаружил, что ему нравится Элинор, и повел себя так, что впоследствии пожалел об этом. Вот и дал ей понять, что ни одну женщину нельзя сравнить с его женой и что Элинор напрасно думает, будто он изменит ее памяти. Да, так и есть. Элинор осталось только тихо собрать осколки разбитого сердца и подумать о будущем.

Наконец Элинор неохотно решила, что нужно поскорее уехать из Паласио. Ей поначалу пришло в голову, что Мигел ее уволит, но она отмела эту мысль. Ему понадобятся ее услуги до тех пор, пока Карлота не выйдет замуж, А уж тогда, захочет он или нет дальше пользоваться ее услугами, она все равно вернется домой. А вернувшись, вскоре забудет красивого графа, который только и делал, что очаровывал или нагонял страх. Страх… Девушка невольно вздрогнула. Никогда в жизни она не пугалась сильнее, чем несколько минут назад, когда он стоял так близко, вне себя от гнева оттого, что она посмела дотронуться до портрета его жены.

Разумеется, Карлота заметила непривычную изможденность Элинор.

— Ты плохо себя чувствуешь? — ее глаза внимательно изучали лицо Элинор. Карлота нахмурилась. — Ты плакала, — заявила она прямо, не замечая, что поступает нетактично.

— У меня болит голова, — солгала Элинор. — Ничего, пройдет, когда выпью чаю.

Карлота яростно покачала головой:

— Дело не в головной боли. Ты не получила плохих известий из дома или что-нибудь в этом роде?

Элинор заставила себя улыбнуться:

— Нет, Карлота, не получила. Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Я уже сказала, что поправлюсь, когда выпью чаю.

— Но…

— Достаточно, Карлота… — Тихий голос воспитанного человека перебил девушку. Они одновременно подняли глаза и увидели Мигела. Он вошел через открытую балконную дверь. — Элинор сказала, что у нее все в порядке.

Карлота вспыхнула от упрека в его голосе.

— Прости, Мигел. — И весело спросила, будто пытаясь его смягчить: — Ты выпьешь с нами чаю?