Голубые мустанги

Шем Айдын

– Она потеряла зубы и не может прожевывать пищу, - добавил папа.

Мама сварила на очаге затирушку из поджаренной муки, завернула в бумажку парочку узбекских самодельных конфеток, и они вдвоем поспешили к Лютфие. Женщина эта не была им знакома по прежней жизни, но на фоне всеобщего голода и смертей она вызывала особое сострадание, ибо был памятен ее бескорыстный поступок по пути в ссылку. Родители Камилла не могли оставить ее без внимания, тем более, что уже никого из тех соседей по вагону рядом не было.

 Каждый день кто-нибудь из семьи посещал Лютфие и приносил ей горячую пищу. Несчастная женщина, которая ясно представляла себе обстановку, еще недавно не надеялась встретиться уже с дружеским участием. Теперь она говорила, что человек, оказывается, может почувствовать себя счастливым и в такой безнадежной ситуации.

Однажды под вечер

Камилл нашел ее бездыханной.

Отец купил на базаре самодельную бязевую ткань, которую узбечки ткали из "ворованного" колхозного хлопка (был закон, запрещающий использовать хотя бы маленький клочок выращиваемого этими людьми хлопка, и при желании власти могли сурово покарать бедных женщин, которые на ручном станочке выделывали эту бязь из самими же скрученных толстых хлопковых нитей), нашел живую старушку-татарку, и та, обмыв покойницу, завернула ее в саван из бязи. Потом уже на последние деньги профессор нанял двухколесную арбу, и вместе с другим земляком они повезли Лютфие на кладбище. Там они сами вырыли могилу, отец прочел молитву над усопшей, опустили тело в могилу и засыпали чужой землей...

Вскоре Камилл заболел воспалением легких. Неделю он был в забытьи, бредил, температура держалась очень высокой. Но мальчик выжил. Мама не отходила от него. В ту пору простым людям антибиотики не были доступны, лечили его сульфидином, горячим питьем. Когда Камилл пришел в сознание и у него открылся аппетит, мама приготовила ему специальное блюдо, которое должно было укрепить его легкие. В пленку нутряного бараньего жира она завернула рис с кусочками мяса и отварила. Камилл ел это блюдо два дня и, действительно, быстро пошел на поправку. Постель ему родители устроили в высокой нише в стене, там не было сквозняков, и мальчик чувствовал себя очень уютно.

 Тут надо, наверное, дать некоторые пояснения. Стены в узбекских домах обычно очень толстые, хоть и сложены из необожженных глиняных кирпичей. Такие стены нужны не для сохранения тепла в холодную пору (печей в традиционных узбекских домах не бывает), а для сохранения прохлады в летний зной. Летом, когда снаружи жара достигает сорока градусов по Цельсию, в узбекских домах, особенно в задних комнатах, сохраняется комфортная прохлада. Так вот, в этих стенах по всей окружности комнат располагаются глубокие ниши, в которых укладывают цветные одеяла, вышитые подушки, обитые цветной жестью сундучки с одеждой, на полках, устроенных в нишах, стоит чайная и обеденная посуда. Так что пространство в комнатах свободно - все аккуратно уложено в стены.

Однажды, когда мальчик еще был слаб и лежал в постели, вошел несколько взволнованный папа с загадочной улыбкой на лице. Такая улыбка у него бывала обычно, когда он приносил домой какую-нибудь вкусную еду, а в ту пору всякая еда была желанной и вкусной. На этот раз это была книжка in quarto, без обложки и без первых страниц. Ее папа выхватил у торгующего на улице тыквенными семечками старика-узбека, который делал из листов кулечки для своего товара. Книга эта оказалась первой частью "Былого и дум" Герцена. Надо сказать, что в доме не было никаких книг, взять их тогда и там было негде. Папа знал о приверженности своего сынишки к чтению и переживал, что ребенок лишен книг. Это замечательное произведение Александра Ивановича Герцена отец очень высоко ценил и надеялся, что его двенадцатилетний сын найдет в нем хоть что-то понятное и интересное для себя. Сын, действительно, поначалу искал в книге только фабулу, но затем, читая и перечитывая (ведь альтернативы этому чтению не было) и задавая вопросы отцу, он постиг вполне мысли и события этого произведения, которое и сегодня может многое пояснить желающему познать все же Россию умом. "Былое и думы" стало тем фундаментом, на котором воздвигалось историческое мировоззрение Камилла, его понимание добра и зла.

…Проживала в Чинабаде немолодая русская женщина, проживала она в благоустроенной по местным критериям квартире, в приличном доме. Папа назвал Камиллу ее адрес и сказал, что он может брать у нее книги. Камилл не запомнил ее имени, может быть и потому, что она всегда молча открывала ему дверь и, разговаривая почти что шепотом, советовала, какую книгу взять. Ходил мальчик к ней вечером, когда наступали сумерки. Он читал тогда - по ее совету!
– Кнута Гамсуна, Эптона Синклера о Ленни Беде, Гюго, Достоевского, Гумилева... Было Камиллу пятнадцать лет. Всегда в последующие годы он с благодарностью вспоминал этого человека. Что за судьба? Как она попала в эту глушь? Выбралась

ли? Отцу Камилла доверяли многие, поначалу малознакомые люди, из тех, кто не мог примириться с этой властью.

А несколько лет спустя Камилл оказался в городке, где была библиотека. Боже, какой хлам предлагали ему добрые, но необразованные библиотекарши! Но мальчик спрашивал Гомера, Данте, Шиллера, Гете. Когда в его руки попал двухтомник Байрона, он продлевал его полгода, а потом, страшно стесняясь, предложил за него милым библиотекаршам кем-то подаренную ему книгу "Сталь и шлак" - невыносимое чтиво для юноши, познавшему в далекой ссылке Гамсуна и Достоевского. Библиотекарши были безмерно рады - эта писанина была в те годы бестселлером. "Самая читающая страна" - да? И потом много лет Камилл не брал в руки книг советских писателей (кроме требуемых школьной программой, конечно), и уже в университетские годы однокурснику стоило немалых усилий убедить его хотя бы начать читать роман некоего не известного ему Дудинцева... Потом появился сборник "Литературная Москва. 1956 год"...

В жизни районного центра Чинабада назревали серьезные изменения. Здесь жило несколько десятков семей польских евреев, которые были где-то, кажется, в сороковом году, то ли высланы, то ли эвакуированы в Среднюю Азию. Уровень образованности этих людей был различный, но при том, что они быстро усвоили русский язык, они стали в условиях узбекистанской глубинки необходимыми для ведения разных бумажных дел людьми, занимая должности от конторских счетоводов до банковских бухгалтеров. Были среди них и медицинские работники, и инженеры, и парикмахеры, умеющие не только наголо обрить, но и сотворить какую-нибудь прическу. Но вот пришла из высоких инстанций команда отправлять всех польских евреев... Куда? Были слухи, что немалое число их были этапировано в арестантские лагеря... Но как бы то ни было, государственные учреждения и сфера обслуживания лишалась работников. После небольшой паузы в делопроизводстве (наверное, не только Чинабада) власти обратили внимание на неблагонадежных крымских татар, среди которых тоже были специалисты разного профиля, да и просто грамотно умевшие писать и читать по-русски люди. Вопреки первоначальной установке не допускать спецпереселенцев до государственной службы наших людей стали брать на инженерные должности, врачами, учителями, в бухгалтера.

Отец Камилла был востребован в райисполком. Оставался он на прежней должности Главного мельника, но ему придали заместителя, который занимался делами мельниц, отец же сидел в кабинете председателя районного совета в качестве помощника. Так как Главный в Кремле имел привычку работать по ночам, то и вся система партийной и советской работы была сориентирована на такой же режим. Афуз-заде сидел в исполкоме всю ночь и возвращался домой на рассвете. Он, беспартийный и недавний политзаключенный, был в курсе всех самых секретных указов и распоряжений советской власти. Конечно, это было злостным нарушением со стороны руководства района, но, воспользовавшись однажды консультациями отца, они уже не могли обходиться без него. Между прочим, два мерзких полковника, милицейский и чекистский начальники района, злобствовали по этому поводу и требовали прекратить допуск спецпереселенца к государственным делам, - но кормились-то эти полковники у районных властей! Однако через несколько лет эти полковнички отыгрались... И еще позже пришло время, когда оба этих мерзавца сдохли в советской же тюрьме, куда они попали за очень уж наглое взимание взяток. А Афуз-заде, его жена, его сыновья продолжали жить и бороться.

Прожили они в Чинабаде пять лет. Отца уважали и районные руководители и простые люди. В райисполкоме Афуз-заде фактически работал как советник председателя, присутствовал на заседаниях узкого круга руководителей района, где обсуждались политические вопросы, связанные с регулярно поступающими инструкциями или телефонограммами из областного центра и из республиканских учреждений. Во-первых, районным руководителям нужен был человек, хорошо знающий русский язык, а во-вторых, – историк и литературовед Афуз-заде великолепно знал теорию марксизма, мог сказать в каком томе Маркса или Ленина упоминается тот или иной вопрос. А малограмотным районным боссам нужны были консультации по господствующей идеологии. Кстати, Афуз-заде и Коран почти весь знал наизусть, хотя не был силен в арабском языке. Труды Маркса и Ленина он когда-то изучал не из-за того, что принимал марксистско-ленинскую доктрину, а по той причине, что позицию противника надо хорошо знать.