Голубые пуговицы

Лунина Даша

Простите, а можно узнать – что вы сейчас слушаете? – моё любимое развлечение. Каждый второй – в наушниках. Исключение – только взрослые тётеньки, годам, эдак, к пятидесяти. Клянусь, ни одну в наушниках не видела! Молодой мужчина с весёлыми горячими карими глазами – у него Игорь Тальков грустным баритоном поёт про запоздавшую любовь, куда там Трофиму с его

страстями! Обожаю Талькова. Молодцеватого вида дедок в вязаной шапке "Спартак" – Ванесса Мэй, "Летняя гроза". Или Шторм? Не знаю. Потрясающая вещь. Девушка с грустным и усталым взглядом больного щенка – Раммштайн. Мужчина в обшарпанной дублёнке и наивных варежках – о-хо-хо! – Система. Не думала, что наткнусь на эту песню, не ожидала. Видимо, от неожиданности стала подпевать. Мужик подмигнул мне и забрал наушник.

Иду домой. Оскальзываюсь напротив детской площадки, с размаху тюкаюсь затылком об ледяной асфальт на глазах у детворы. Им почему-то не смешно, четверо бегут ко мне, хватают за руки, смахивают снег, заглядывают в лицо. Пытаюсь не расплакаться. Кажется, у меня получилось.

Бардак

Однообразие убивает – так пафосно начну. Касается всё той же бытовухи, конечно, про что мне ещё писать, раз год у меня такой, нервно-бытовушный? Так вот, на почве этого однообразия мы вчера поругались с дочкой. То есть как поругались – скандал есть скандал.

Заранее предупредив о времени своего прихода Кукуню (в девять буду дома!), я зашла в магазин, пошаталась немножко, купила какой-то скучной, но необходимой ерунды – сахар, молоко, печеньки, салфетки – пошла домой, пряча нос в рукав от ледяного, проникающего куда-то в позвоночник северного ветра. Кое-как поднявшись на свой пятый этаж, долго возила ключом в замочной скважине, что тоже не добавило мне прекрасного настроения.

Дома бардак. Потрясающий своими объёмами, классический, вездесущий, полный бардак. С этого, собственно, и началось. Сначала я ворчала тихо, потом всё громче, а потом, когда Жека

стала огрызаться, я не выдержала и начала блажить. Кричу я не особенно часто, поэтому Кукунция разозлилась в ответ. Посыпались взаимные обвинения, мелкие обидки, «а ты…», «а сама-то!..». В конце концов я собрала хлам в мешок и выставила за дверь. У Жени случилась истерика – она со своим драгоценным барахлом расстаётся не менее мучительно, чем я со своим.

Загнала в кровать. Занесла обратно мешок. Сижу, разбираю, матерюсь про себя. Накрывает запоздалое чувство вины – ребёнок же до сих пор не понимает время! Начинаю ругать себя последними словами, чего, спрашивается, верещала? Устала, да, каждый раз одно и то же, да, но Жека-то при чём? Сама виновата.

Разбираю исписанные листочки, бумажки, обрывки, обрезки, наклейки. Господи, где это всё помещалось? Листаю какой-то альбом, подаренный на первое сентября отцами города в жёлтом тряпичном мешке для сменки. То ли альбом, то ли чё – картинки в духе «Я и мой разлюбимый город Малые Козлищи». То про основателей, то генеалогическое древо приплели, то «нарисуй своё любимое место»… Я уж было собралась выкинуть сей шедевр местных типографов, но на предпоследней страничке был написан вопрос «На кого ты хочешь быть похожим, когда вырастешь?» Корявыми неверными печатными буквами там было старательно выведено – «На маму патомуш то я на неё нипохоже а на папу похоже»

Всё-таки я расплакалась.

Не надо быть на меня похожей, не надо. Я больше так не буду.

Зато сегодня… Зеркала в потёках (тряпочкой мыла!), на полу лужицы, телевизор, стол, комод – всё оттёрто от всяких вкусных вещей. И, что меня больше всего растрогало – на кухонном столе стоит тарелка с разогретым супом (немножко лапши на подоконнике, немножко – на плите), криво отрезанный кусок хлеба (доска с крошками уже в раковине), и на сиротливом обрывке бумажного кухонного полотенца, за неимением салфетки, лежит ложка. Жизнь, кажется, удалась!

Конец ознакомительного фрагмента.