Голубые рельсы
Шрифт:
Каждый из бригады каменщиков получал одинаковую зарплату, но на Балерину и Бороду выписывали отдельные наряды. Сколько заработают, столько и получат. И выходило, что они вместе получали в два раза меньше бригадного работника. Волей-неволей пришлось оставить частые перекуры.
Однажды во время обеденного перерыва кто-то из парней сбегал в палатку за гитарой, устроился на штабеле кирпичей и запел немудреную туристскую песню, сопровождаемую рублеными маршевыми аккордами. Подошел Балерина, брезгливо поморщился, глядя на певца. Потом попросил:
— Перестань
— Умеешь играть? Сыграй, — сказали ему.
— На этом ширпотребовском гробу? Увольте.
— У него под койкой такая гитара в чехле лежит — закачаешься, — сказал Борода. — А играет Балерина так, что помереть можно!
— Не верим, Аркадий. Сыграй, докажи.
— Вы б ахнули, кабы мои руки с похмелья не дрожали…
Парни не поверили: врали Балерина и Борода были известные. И подняли их на смех.
Воскресным утром жители Сыти обнаружили на своих вагончиках приклеенные листки, вырванные из ученической тетради. Каракулями на них было выведено:
«Стоп! Хочиш услыхать великово музыканта? Ну так гони 10 коп. и приходи сегодня в 18 час. к вагончику № 48. Не пожалеиш!»
В вагончике номер сорок восемь жили Балерина и Борода.
К шести вечера многие потянулись к этому вагончику. Шли, ухмылялись: что-то нынче выкинут? Каштан, Эрнест и Толька тоже поднялись с коек.
Там уже собралась порядочная толпа.
— Гони гривенник! Гривенник гони!.. — орал каждому подходившему Борода.
Наконец дверь вагончика распахнулась, и на самодельное крыльцо торжественно вышел Балерина с дорогой электрогитарой в руке. Его не сразу узнали. Козлиная бородка сбрита, всегда растрепанные волосы аккуратно причесаны и чем-то напомажены. Ворот чистой и выглаженной белой рубахи венчал красный бант из шелковой девичьей ленты; брюки вычищены и тщательно отутюжены. Балерина, оказывается, был красивым и стройным парнем… Каждый палец правой руки был унизан копеечными дамскими перстнями с фальшивыми камнями.
— Борода, брось собирать медяшки! — вдруг крикнул он дружку. — Свой талант я не продаю.
Зрители засмеялись. Балерина довольно презрительно осмотрел публику, спросил сразу всех:
— Почему не вижу начальства? — и с этими словами зашел в вагончик, хлопнул дверью.
— Длинный, кончай издеваться! — крикнули ему.
— Да вон сам Иннокентий Кузьмич идет!
Гроза действительно направлялся к ним. Балерина спустил вагонное стекло и увидел Иннокентия Кузьмича.
— Годится, — сказал он и снова вышел наружу.
На маленьком крыльце едва умещался табурет. Балерина сел; длинные ноги его съехали на ступеньку, держать на коленях гитару было неловко. Тогда, показав публике рваные на пятках носки, он с обезьяньим проворством залез на низкую крышку вагончика, Борода незамедлительно подал ему наверх гитару, от которой тянулся длинный провод, табурет.
— Ти-ха! — гаркнул Борода. — Вы щас все помрете! Выступает Аркаша Харитонов!
С хохотом зааплодировали. Музыкант с серьезной миной раскланялся, настроил гитару. Когда аплодисменты и хохот стихли, он вдруг подпрыгнул
После чего под взрыв хохота сел на табурет и нарочито долго принимал удобную позу. Как поняла публика, это было единственное в своем роде вокально-музыкально-танцевальное вступление гитариста.
От Балерины все ожидали не больше чем блатных песенок. Но едва раздались первые аккорды, поняли, как глубоко ошибались в нем.
— Черт, пьеса Шопена!.. — почти испуганно сказал Эрнест Каштану. — Без нот, на память!
Гитара пела в руках музыканта, как живое существо. Играл он с тихим наслаждением, устремив глаза на дальние сопки, туда, где тайга сливалась с горизонтом. Красивые глаза Балерины стали еще более красивыми.
Тишина стояла такая, что слышно было, как где-то очень далеко, должно быть верст за пять, трубил изюбр.
Прозвучал последний аккорд пьесы. От растерянности никто не зааплодировал, даже не пошевелился.
— Что, съели?! — торжественно-угрожающе прокричал Борода. — Знай наших!..
Балерина посмотрел на дальние сопки. Над Сытью опять поплыли чарующие звуки.
— Чайковский, из «Лебединого озера»… — прошептал Эрнест.
Потом играл еще и еще. Маленькие классические пьесы в обработке для гитары чередовались с русскими народными, современными эстрадными песнями.
— Откуда это у тебя, Аркадий?.. — спросил Иннокентий Кузьмич, когда тот взял заключительный аккорд богатой вариациями «Коробочки». — Учился где?
— Приходилось малость. А вообще-то самоучка… Эх-ма, ноты мои погорели, целых полчемодана было! Я б за них последнюю рубашку отдал…
Но так и не прижились на стройке Березовая — Сыть Балерина и Борода. Однажды через поселок Сыть проходила поисково-съемочная партия геологов. Прельстились бородачи большим заработком маршрутного рабочего, потянула их дорога дальняя. Рассчитались на стройке, устроились в партию. Геологи ушли в тайгу. С тех пор о Балерине и Бороде на стройке не слышали.
…Воспоминания Каштана, связаные с Балериной и Бородой, прервал стук в дверь.
— Войдите! — сказал Эрнест.
На пороге появился Балерина.
— Только с поезда. С тобой, Вань, поговорить бы надо. К тебе и ехал… — сказал он и добавил, видя, что Эрнест поднялся: — Да ты не помешаешь, парень. Секретов у меня нет… Случаем, на Березовой — Сыти не был?
— Приходилось, — ответил Эрнест.
— То-то я смотрю, что карточка твоя мне известна.
Каштан пожал Балерине руку. То же самое сделал Эрнест. Балерина присел на лавку, вытащил из рюкзака поллитровку, поставил бутылку на стол.
— Ты, Вань, не подумай там чего. Я с этой жидкостью завязал. Печень, доктор говорит, вконец изуродовал, мол, пить будешь — сдохнешь. А туда, — Балерина ткнул пальцем в пол, — жуть как неохота… Сейчас же трудный разговор будет, без ста грамм язык не развяжется…