Гоминиды
Шрифт:
— Понтер и я приняли это решение совместно.
— Да, да, но кто первым предложил эту идею? Вы или учёный Боддет?
— Я не уверен.
— Это были вы, не так ли?
Адекор пожал плечами.
— Это мог быть я.
Болбай встала перед ним; Адекор демонстративно не следил за ней взглядом во время её передвижений.
— А теперь, учёный Халд, расскажите нам, почему вы выбрали это место?
— Я не говорил, что выбрал его. Я сказал, что я могэто сделать.
— Хорошо. Тогда скажите, почему
Адекор нахмурился, прикидывая, насколько глубоко стоит вдаваться в детали.
— Землю, — сказал он, — непрерывно бомбардируют космические лучи.
— Что это такое?
— Ионизирующее излучение, приходящее из космического пространства. Поток фотонов, ядер гелия и других ядер. Когда они сталкиваются с ядрами атомов в нашей атмосфере, они порождают вторичное излучение — в основном, пионы, мюоны, электроны и дутар– лучи.
— Они опасны?
— Нет; во всяком случае, в количествах, производимых космическими лучами. Но они влияют на чувствительные инструменты, поэтому мы хотели поместить наше оборудование в место, экранированное от космических лучей. А Дебральская никелевая шахта расположена поблизости.
— Вы могли разместиться в каком-либо другом месте?
— Полагаю, могли. Но Дебральская шахта уникальна не только глубиной, хоть это и самая глубокая шахта в мире, но и чрезвычайно низкой собственной радиоактивностью окружающих горных пород. Уран и другие радиоактивные элементы, присутствующие в других шахтах, испускают заряженные частицы, которые могут повредить наши инструменты.
— Так что внизу вы были надёжно экранированы от всего?
— Да; от всего, кроме, я полагаю, нейтрино. — Адекор уловил изменение выражения лица арбитра. — Крошечных частиц, которые беспрепятственно пролетают сквозь твёрдые тела; против них не может быть защиты.
— Не были ли вы экранированы от кое-чего ещё в вашей шахте? — спросила Болбай.
— Я не понимаю вопроса, — сказал Адекор.
— Тысячи саженей скалы между вами и поверхностью. Никакое излучение не в силах до вас добраться — даже космические лучи не в силах пронзить эту толщу.
— Именно так.
— И никакое излучение снизу не способно достигнуть поверхности с того места, где вы работали, не так ли?
— К чему вы ведёте?
— Я веду к тому, — сказала Болбай, — что сигналы ваших компаньонов — вашего и учёного Боддета — не доходят до поверхности, когда вы в шахте.
— Да, это так, хотя я даже не думал об этом до вчерашнего дня, когда мне на этот факт указал принудитель.
— Даже не думали? — с подчёркнутым скептицизмом переспросила Болбай. — С момента вашего рождения у вас есть персональный куб памяти в павильоне архива алиби, прилегающем к зданию Совета, в котором мы находимся. Он записывает всё, что вы делаете, каждое мгновение вашей жизни, передаваемое вашим компаньоном. Каждое мгновение вашей жизни — кроме тех, что вы провели глубоко под поверхностью земли.
— Я не специалист в этих вопросах, —
— Не надо, учёный Халд. Минуту назад вы развлекали нас историями про мюоны и пионы, а сейчас вы хотите нас убедить, не понимаете устройства обычного радио?
— Я не говорил, что не понимаю его, — ответил Адекор. — Я лишь сказал, что не задумывался над этой проблемой до того, как её озвучили.
Болбай снова оказалась у него за спиной.
— Никогда не задумывались о том, что, когда вы спуститесь под землю, то в архиве, впервые с момента вашего рождения, не окажется записей ваших действий?
— Послушайте, — сказал Адекор, обращаясь напрямую к арбитру, пока кружащая вокруг него Болбай снова не перекрыла ему вид. — У меня не было повода обратиться к своему архиву алиби в течение несчётных месяцев. Да, я был осведомлён о том, что обычно все мои действия записываются, но это было абстрактное знание, про которое не вспоминаешь каждый день.
— И всё же, — продолжала Болбай, — каждый день вашей жизни вы наслаждаетесь покоем и безопасностью, которые достигаются посредством именно этих записей. — Она посмотрела на арбитра. — Вы знаете, что ваши шансы стать жертвой ограбления, убийства или ласагклатаво время одинокой ночной прогулки практически равны нулю, потому что такое преступление никак не может сойти с рук. Если вы обвините, скажем, меня, в том, что я напала на вас на площади Песлар, и вам удастся убедить арбитра, что ваши обвинения имеют под собой почву, арбитр прикажет вскрыть ваш или мой архив алиби за интересующий период и просмотреть запись, которая докажет мою невиновность. Тот факт, что преступление невозможно совершить, не оставив записи, позволяет нам всем жить спокойно.
Адекор молчал.
— Кроме случая, — продолжила Болбай, — когда преступник заманивает жертву в такое место — практически в единственное место — где невозможно сделать запись о происходящих там событиях.
— Это абсурдно, — сказал Адекор.
— Так ли? Шахта была выкопана задолго до появления первых компаньонов, и, разумеется, мы уже давно используем для подземных работ роботов. Люди практически никогда не спускаются в шахту, вот почему мы никогда не пытались решить проблему отсутствия связи между компаньоном и павильоном архива алиби. Однако вы создали условия, которые требовали вашего с учёным Боддетом длительного пребывания в этом вашем подземном убежище.
— Мы никогда об этом не думали.
— Не думали? — переспросила Болбай. — Вам знакомо имя Кобаст Гант?
Сердце Адекора тяжело забухало, а во рту внезапно пересохло.
— Это исследователь в области искусственного интеллекта.
— Правильно. И он утверждает, что семь месяцев назад он модернизировал ваши с учёным Боддетом компаньоны, добавив продвинутые функции искусственного интеллекта.
— Да, — подтвердил Адекор. — Так и было.
— Зачем?