Гончаров и его подзащитная
Шрифт:
— Вы правы, да и пенсии разносят не каждый день. Между тем при нынешнем финансовом безобразии деньги могут принести практически в любой день месяца, поскольку их разносят по мере поступления. Так что, может быть, все-таки Серова входит в ту обойму? Ведь время почти совпадает.
— Такой возможности я не исключаю, хотя это маловероятно. Скорее всего, наша парочка по каким-то причинам оказалась неработоспособной, или же они совершили свой акт, но труп еще не обнаружен.
— Весело, — недовольно пробубнил Лапшин. — У меня к вам
— Трудно сказать наверняка. Если это так, то вполне возможно, что над ними кто-то сверху стоит. Эдакий опытный хозяин-пестун.
— Это уж обязательно. Но вернемся к хронологии ограблений. Анализируя ее, нетрудно заметить, что совершаются они с интервалом в восемь — десять дней. Получается, следующий криминал…
— Должен состояться на этих днях, — закончил я его мысль. — Но только в том случае, если они, напуганные арестом Нестеровой, не легли на дно. Рановато вы ее прикрыли. Рановато и без особой на то нужды.
— Прекрасно это понимаю, но я должен был для успокоения начальства делать какие-то телодвижения.
— Безусловно, и именно это телодвижение теперь может коснуться вашей задницы.
— Большое спасибо за содержательный разговор и простите за бесцеремонное вторжение…
— А как же коньяк?
— Извините, у меня полно дел, — посмотрев на часы, отказался Лапшин. — И выплыли они неожиданно, благодаря нашему разговору.
— Умение тактично нахамить — уже талант, — ядовито прошипел я в спину уходящему следователю и, обращаясь уже к капитану, заметил: — А парень он неглупый. — Только немного переоценивает свои умственные возможности, но это пройдет.
— Нормальный парень, это он от стеснительности.
— Наверное, — вытаскивая из-за стола бутылку, согласился я. — С кем не бывает. Я в первом классе тоже стеснялся учителок за титьки трогать, а потом ничего, привык, и куда только то стеснение делось. Ну, Федорыч, выпьем за здоровье одной маленькой женщины. Что нового в твоем околоточном царстве?
— А что у меня может быть нового? Пьянки-драки, воровство и поножовщина. Константин Иванович, я вот сидел, слушал тебя и ни во что не вмешивался.
— И правильно делал. Такая позиция всегда себя оправдывает.
— Не поэтому, просто зачем вшивому участковому совать свой нос куда не просят? Но я что хочу сказать… Что я вспомнил-то к вашему с Серегой разговору. Есть у меня в тех дворах один старый дед, я сегодня его видел. Так вот, завтра он должен получать свою пенсию, я и подумал: а что, если мы…
— Без меня, — высыпая на стол горсть карамели, остудил я его пыл. — Закусывай.
— Извини, пожалуй, и мне пора. Пройдусь по дворам, посмотрю, что да как.
— А вот это у тебя не получится. Сначала мы должны опростать бутылку, потом поговорить о жизни, а только после этого я
— Да неудобно как-то, баба твоя недовольна.
— А ты когда-нибудь видел довольных баб? Я имею в виду своих собственных. Все нормально, капитан, а над твоим предложением я подумаю. На посошок?
— Можно, да я пойду, только не надо меня провожать. В субботу возле вашей квартиры чуть не убили Галину Григорьевну Русову — одну из племянниц Серовой. Интересно, что она делала в вашем подъезде? Ты, случайно, не знаешь?
— Ну что ты, Федорыч, откуда я могу знать? Да и мало ли куда по ночам шастают одинокие бабы?
— А разве я сказал, что это случилось ночью? — Хитренько улыбнувшись, коротышка почувствовал в себе проницательного сыщика. — Говорят, что вы по этому делу проходите как свидетели. Ты и твоя жена.
— Да вроде так болтают, да не всяко лыко в строку пишется. Ты помнишь, сегодня утром я тебе это уже говорил? И вообще, я тебе ясно сказал — поговорим позже.
В семь часов, когда в моей голове еще сладко пели скрипки сновидений, позвонила Галина Русова. Не утруждая себе приветствием, она сразу же набросилась на меня с целым букетом вопросов.
— Погоди, не трещи, — оборвал я каскад ее словоречия. — Сначала скажи, что с тобой произошло? Почему ты опять оказалась на операционном столе?
— Да ерунда, раньше времени начала дергаться, а может, плохо зашили, какая теперь разница и в этом ли дело. Что тебе удалось выяснить? Ты нашел мою Танюшку?
— Успокойся, нашел. Только больше не дергайся, а то опять у тебя чего-нибудь разойдется. Все нормально.
— Врешь ты все, я же знаю, у нее что-то случилось. Иначе она бы давно мне позвонила. Не ври, говори правду, где она? Что произошло?
— Ты права, у нее возникли небольшие проблемы, но такие, что волноваться о них не стоит. Она передала тебе записку.
— Что пишет? Быстро зачитай.
— Она запечатана, — перенося на потом возможную истерику, соврал я. — Она хочет тебе сообщить что-то такое, о чем никто знать не должен. Подожди немного, через час я подъеду.
— А раньше нельзя?
— Нельзя, меня просто не пустят, как не пустили вчера. Наберись терпения, жди и читай вслух Евтушенко. Пока, я начинаю собираться…
Увидев меня, лежащая на спине Кнопка заерзала и попыталась приподняться. О бушующем в ее недрах гневе нетерпения красноречиво свидетельствовали глаза, кричащие мне с самого порога.
— Костя, ты опоздал на десять минут. Где письмо? Быстро давай его сюда!
— Если ты не успокоишься, я попрошу вколоть тебе снотворное, и тогда наш разговор отодвинется на неопределенное время.
— Перестань молоть чепуху и быстро дай мне письмо.
— Я говорю совершенно серьезно. Разговор, который нам предстоит, требует холодного расчета и ясной мысли. Иначе мы можем все испортить.