Гончаров и похитители

Петров Михаил

– Эй, Кнут, - вдруг встрепенулся один из палачей, тот, что казался повыше.
– Смотри, кажется, наш клиент созревает, - заметив, как непроизвольно дернулось мое веко, радостно сообщил он.
– Плесни-ка ему в морду самогонки.

– Мочи ослиной ему плеснуть, а не самогонки, - хрипло засмеялся Кнут и, встав с места, расчетливо выплеснул в меня семидесятиградусный первач.

Невольно застонав, я тем самым вызвал бурную реакцию со стороны моих потенциальных мучителей.

– Смотри-ка, Граф, ему не нравится, - не переставая ржать, восторженно заметил подлый клеврет.
– Ну что,

сука, попался? Ты кто такой и что здесь ищешь?

– Ребятки, позвольте мне объясниться, а также внести дельное предложение. Внимательно меня выслушайте, подумайте и только потом решайте, что для вас лучше - разойтись по-хорошему или получить приличный срок.

– Козел, - прохрипел Кнут и основательно долбанул меня в грудь. Других слов мы от тебя не ждали. Но сейчас ты у меня запоешь по-другому.

– Подожди, Кнут, - остановил его старший.
– Сколько тебя можно учить? Нельзя так сразу. Сначала с человеком нужно говорить по-хорошему, а вот потом, если он этих хороших слов не понимает, его надо бить, но не калечить, может быть, он поумнеет и согласиться нам помогать. Но если его поведение останется прежним, вот тогда, как итог, его можно изувечить, а возможно, и прикончить.

"Эх, пнуть бы его сейчас ботинком в мерзкую харю!"

– Добрый человек, - показывая свою методу в действии, елейно пропел он, - вас как зовут? Может быть, вы чего-нибудь хотите, например сигарету? Кнут, прикури сигарету и дай ее нашему новому знакомому. Пусть покурит, это полезно, сигарета успокаивает нервы.

– Курите, пожалуйста, господин хороший, - втыкая мне в рот прикуренную сигарету, поклонился Кнут.
– А шампанского не желаете?

"Если они так спокойно и безбоязненно называют друг друга по кличкам, значит, моя судьба решена. Так или иначе, они, похоже, меня убьют", тоскливо подумал я и выплюнул сигарету, стараясь попасть в прорезь маски Кнута. Это у меня не получилось, но тем не менее я слегка приободрился - а может, пощадят? Иначе зачем им нужно было бы напяливать свои идиотские капюшоны?

– Незнакомец, а вы дерзкий человек, - не повышая голоса, пожурил меня Граф.
– Но я даю вам последнюю возможность закончить дело полюбовно. Скажите нам, где лежат деньги старика, и мы навеки остаемся добрыми друзьями.

– Не хотелось мне с вами говорить, да, видно, придется, - подумав, ответил я.

– Вот и отлично. Мы слушаем вас с большим вниманием.

– Вы мне не поверите, но я действительно не знаю, где он хранил свои сбережения, да и не интересовался этим. Слово даю.

– Какая жалость... Кнут, я умываю руки и передаю этого несознательного гражданина в твое пользование. Поступай так, как считаешь нужным.

– Это мы моментом, - соскучившись по настоящей работе, ликующе прохрипел Кнут.
– Для нас это пара пустяков. Сейчас ты увидишь, Граф, что мое обращение с такими козлами приносит лучшие результаты, чем твои штучки-дрючки, - доставая зажигалку, аж затрясся от нетерпения подонок. Сейчас он у нас заговорит, запоет соловьем и запляшет страусом.

С садистским наслаждением он поднес пламя зажигалки к моему носу, а я сделал то, что сделал бы любой человек, находящийся на моем месте. Я просто задул пламя.

И так продолжалось несколько

раз, пока вконец озверевший Кнут не изменил свою тактику. Облив меня с ног до головы самогоном, он хотел уже чиркнуть зажигалкой, когда более сообразительный Граф буквально выбил ее у него из рук.

– Кретин!
– заорал он.
– Что ты делаешь?! Здесь же море самогона! Мы не успеем даже высунуть голову. Сгорим вместе с ним. Пошли отсюда, вытащим барахло, а уже потом подпалим его сверху.

Выругавшись отборным матом, Кнут, дабы отвести душу, принялся избивать меня ногами, стараясь попасть в наиболее уязвимые места.

– На тебе, сука. Получай на прощание, - слышал я сквозь пелену помутневшего сознания.
– Сейчас мы устроим тебе маленький крематорий.

– Кончай, Кнут! Отстань от него!
– заорал Граф.
– Время поджимает, давай выносить барахло. Погрузим, а потом и запалим.

Это были последние слова, которые дошли до моего сознания. Удар бутылкой по голове, какой-то мягкий и нереальный, поставил точку и отправил меня в путешествие по экзотическим уголкам нашей Вселенной.

Сколько я там путешествовал, известно, надо полагать, одному царю небесному, но точно помню, что райские кущи под диковинным разноцветным небосводом очень скоро сменились на черный ад подземелья с низкими закопченными сводами и злыми языками пламени, которые норовили дотянуться до моей нежной плоти. Извиваясь всем телом, я старался увернуться, но какой-то дьявол тащил меня в самое пекло. Жара, дикая жара, казалось, она иссушила последнюю влагу, и я превратился в почерневшую головешку. Воды, хоть один глоток воды - и я сумею выбраться из этого ада!

Вода, холодная как лед и вечная как жизнь, упала на меня словно с неба. Даже не открывая глаз, я понял, что сумел выбраться из этого вулканического жерла и теперь буду жить. Голова разламывалась на части, в ушах стоял звон, но все это пустяки по сравнению с дарованной мне жизнью. А может, мне все это просто кажется и я давно и прочно прописался на том свете? Страшась этой жуткой правды, я осторожно приоткрыл один глаз, потому что второй почему-то не слушался. И первое, что я увидел, было озабоченное, корявое, милое лицо Макса.

– Господи, Иваныч!
– простонал он, и вдруг слеза, крупная и тяжелая, упала мне на подбородок.

Макс плакал! Это было настолько необычно, что я поневоле улыбнулся и тут же вскрикнул от боли.

– Наверное, лицо здорово обгорело?
– сипло, с трудом спросил я Макса.

– Нет, ты просто угорел, но тебя здорово из били. Я отвезу тебя в больничку.

– Катись туда сам, вражина. Дай мне зеркало.

– Может быть, не стоит?
– с сомнением спросил он.

– Не волнуйся, нервы у меня крепкие.

То, что я увидел в зеркале, превзошло все мои ожидания. Этот одноглазый кусок отбивной свинины и близко не походил даже на свирепо похмельного Гончарова.

– Убери эту пакость, - жалобно попросил я Ухова.
– Ну вот, Макс, теперь девушки будут меньше обращать на меня внимание.

– Тут ты, Иваныч, здорово ошибаешься, - жизнерадостно заулыбался он. Если тебя, да в таком виде, выпустить на улицу, то остальным мужикам там делать нечего. Все внимание будет направлено только на тебя.