Гончие преисподней
Шрифт:
Франсуаз закусила нижнюю губу. Она любит рисковать и играть с судьбой, но только потому, что знает, когда пора остановиться.
– Что надо делать? – отрывисто спросила она.
– Боги милосердны, – солгал грифон. – Любой хороший поступок сгодится. Не мелочь, конечно, какая-нибудь. Мало просто кинуть монетку нищему или отрубить голову торговцу, что торгует курятиной. Нужно что-то значительное.
Грифон осмотрелся, уперся крыльями в края кружки и неожиданно легко выскользнул из нее. Он взмыл в воздух, намереваясь, по всей видимости, улететь
– Постой-ка, – сказала она. – А почему только меня наказали? Разве Прокл вел себя лучше?
Уродец гаденько захохотал:
– Этот старый дурак давно уже все заповеди богов нарушил. Но сама посуди, кто ж его в свой гарем захочет.
С этими словами грифон вырвался и вылетел из таверны. Вдогонку за ним отправилась кружка Прокла. Бородатый очень хотел сбить на лету наглеца и хоть таким путем вознаградить себя за страшные унижения.
Эль, смешанный с плевками грифона, выплеснулся из кружки и плюхнул прямо на макушку половому.
– Совсем с ума сошел, дурак старый, – закричал половой. – Вот ужо отхожу тебя метлой, пьянчуга, будешь знать.
Прокл несколько раз порывался вступить в смертельный бой с дерзким половым, но я и Димитриус смогли оттащить его и вывести на улицу.
Расплачиваться пришлось мне.
Порывалась помочь нам и Френки. Однако помощь ее состояла в том, что время от времени она давала половому дружеского пинка в бок, и я велел ей держаться подальше.
Свежий воздух, ворвавшись в разгоряченную голову Прокла, то ли развеял в ней винные пары, то ли, напротив, заставил их сгуститься. В любом случае, Бородатый перешел от хмельной ярости к не менее пьяной меланхолии.
– Что наша жизнь? – печально вопрошал он, угодив ногами в поилку для лошадей и уныло бредя в никуда, переставляя ноги в воде. – Еще вчера тебя уважают. Ценят. Называют учителем. А сегодня прилетает к тебе задрипанная курица, называет старым пеньком, и никто, никто не вступится за тебя.
Я протянул ему руку, чтобы помочь выбраться. Прокл тяжело вздохнул, словно его заставляли расстаться с девственностью, затем ухватился за мою ладонь и громко высморкался в рукав.
– Академия – в куски, – продолжал он, стараясь шагать быстрее, отчего брызги неслись во все стороны. – Все разваливается. Пятьдесят лет я жил, учился владеть мечом, сражаться – а все для чего?
На этом слове он упал лицом в пыль и перевернул вслед за собой поилку.
– С его школой и правда так плохо? – спросила Франсуаз.
По ее тону никто не смог бы заподозрить, что девушке есть до этого дело.
– Дела у Прокла идут блестяще, – отвечал я. Я взвалил друга на плечо и понес по улице.
– Но когда он выпьет, то начинает жалеть себя. Поэтому и старается держаться подальше от бутылки. Сегодня не смог.
Мне хотелось добавить, что произошло это как раз по вине Френки, но я решил не сотрясать зря воздух.
Димитриус шел рядом с ним, но старался смотреть в сторону, чтобы не
– Надо ему жениться, – авторитетно заявила Франсуаз, словно она хоть трошки понимала в семейных делах. – Супружница быстро ему из головы всю дурь скалкой выбьет.
Я нахмурился. Не хотелось признаваться, что в этом полностью согласен с девушкой, хотя я тоже небольшой знаток по части брака.
– Единственный у меня друг остался, – продолжал Прокл, пуская обильную слезу на мою рубашку. – Один на всем белом свете.
– Да, да, – буркнул я. – Но не нести же его в академию в таком виде.
– И тот погиб, – печально промолвил ратник.
При каждом шаге его голова подпрыгивала и снова опускалась, как ослиный хвост, а длинная борода еще больше довершала сходство.
– Несколько лет назад, когда сражался с бешеным абрикосовым деревом… Вы помните эту трагическую историю?
Я хмыкнул, когда выяснилось, что вовсе не я являюсь единственным другом Прокла, но развивать тему не стал.
– Майкл, – с пьяной настойчивостью произнес Прокл. – Академия идет на дно. Все, что остается мне, – прятаться на дне кружки с элем.
– Значит, на дно вы идете вместе, – хмыкнула Франсуаз. – Нет, я впервые вижу парня, которого скосило от пары кружек.
– Надо было топить там только свое горе, – буркнул я, – а не стопочки с анисовой водкой.
Девушка на мгновение остановилась и взглянула на Прокла с новым уважением. Тот между тем продолжал:
– Майкл, сделай доброе дело. Кто-то из наших должен проводить Димитриуса на родной остров. Передать, как говорится, из рук на руки любящему отцу…
Здесь его речь прервалась, ибо изо рта полилось кое-что иное, кроме слов, и Франсуаз поспешно отпрыгнула в сторону.
– Такова традиция, – пояснил Прокл.
Прямо перед собой он увидал край моей рубашки, выпроставшийся из штанов, и неторопливо утер им рот.
– Я не могу отпустить мальчика одного. Разве сможет он без меня пройти хотя бы шаг?
В это было как-то сложно поверить, учитывая, как передвигался сам Прокл.
Я понимал, какую ответственность возьму на себя, если соглашусь. Димитриус давно уже не был ребенком, но возвращение домой наверняка вызовет у него много сложных вопросов. Как встретит его отец? Что ждет в новой жизни? Что это значит – перестать быть мальчиком и превратиться в мужчину? Я не был уверен, смогу ли ответить на эти вопросы, по крайней мере, правильно.
«Отнесу Бородатого в таверну, сниму для него комнату – пусть проспится, а там решу, – подумал я. – Будет гораздо лучше, если юношу проводит кто-то из школьных друзей или наставников. Знакомое лицо в дороге гораздо лучше, чем тот, кого едва знаешь».
Приняв столь благоразумное решение, я зашагал быстрее.
– Прокл, – воскликнула Франсуаз так громко, что ратник едва не свалился наземь. – Знаешь, в последнее время Майкл просто ужасно занят. Страшно-страшно. Ведь верно?
Она ткнула меня в спину, да так, что я едва не споткнулся.