Гончий пес 2. Правда Бориса. Часть 1

Положенцев Владимир

– Мое слово железное.

В тот день приятели гуляли в кабаке до самой Луны. А утром принялись в четыре руки варганить бочки. Василий помогал как мог и, в общем-то, у него неплохо получалось. К концу седмицы закончили. Дмитрий послал за купцом соседского мальчонку- сына кузнеца. Поликарп Матвеевич прилетел на крыльях, расцеловал Кашку, на радостях отвалил ему еще два серебряных алтына.

Утром приятели погрузились на большую торговую парусную лодку и отправились на другую сторону Ильменя. А уже в Дубовицах, что недалеко от Руссы, взяв становых лошадей, во весь

опор помчались в Москву. По пути обсуждали как заявятся к Мстиславскому. При этом оба хохотали так, что чуть не вываливались из седел.

Дворовые людишки, окружившие блаженных, вспорхнули как воробьи, завидев кота. Иван Федорович Мстиславский и приближался осторожно, как-то боком, то ступая, то замирая, будто кот. Привечал боярин юродивых. Дай Бог доброта зачтется. А эти, сказывают, и вовсе вещуны отъявленные. Наговорят еще страстей. Боязно. Вон, блаженный Никола Салос, бросил под ноги царю Ивану Васильевичу кусок сырого мяса, предрек ему, что ежели тот Псков разорит, громом будет повержен. И сам Грозный отступил. А эти с чем пришли? Ох, неспроста их сюда занесло.

Боярин был в простой рубахе, но подпоясан дорогим шелковым поясом, что привезли недавно купцы из-за морей. На толстой, сросшейся с подбородком шее висели, серебряный крест с золотой иконкой. Редкие волосы на седой голове были влажными, торчали из-под крохотной скуфейки перьями, словно после бани, однако он не мылся, взмок от напряжения.

Подойдя к христовым людям, покачал головой, словно сокрушаясь, что им выпал столь тяжкий крест- страдать телесно и духовно за грехи всего мира, говорить правду в глаза, которую никто не любит.

– Монахи странствующие, али от Христа блаженные?-осторожно спросил боярин.-Как вас величать, добрые люди?

Губов и Кашка встречались ранее с Мстиславским много раз. Будучи головным стражником царя, Дмитрий однажды раздел в Александровой слободе для "досмотра" Ивана Федоровича. Тот тогда кричал от гнева так, что с деревьев сорвались вороны. Но Кашка был непреклонен- "Надо будет и кишки наизнанку выверну".Боярин тогда очень испугался этих слов- без ведома царя этот холоп глумиться не станет над знатными боярами. Подчиниться.

– Видишь что над ним витает, Первуша?- спросил один юродивый другого, не отвечая на вопрос Мстиславского.

– Как не видеть, Велимудр.

– Что? Что там?- обомлел боярин, хватаясь обеими руками за скуфейку.

– Тьма злая,- сказал Велимудр.

– И постыдная,-добавил Первуша.

– Не понимаю...

– Дай руку.

Мстиславский протянул дрожащую десницу Первуше, а Велимудр достал из-за пазухи мешочек, высыпал на нее толченую золу, растер пальцем.

– Нога у тебя правая сохнет, а в боку рана не заживает, никакие снадобья не помогают. Голова часто болит, по ночам аж кричишь, иногда от того даже под себя ходишь, -сказал после паузы Первуша.

Боярин в испуге отдернул руку. Так оно все и есть! Но откуда же знать об том странникам?

О недугах Ивана Федоровича, тогда в Красном, рассказал Губову Борис. Годунов как мог, через своих людишек, выведывал слабости

врагов.

– Всё от гордыни чрезмерной, от страстей неуемных. Не дает тебе покоя желание подняться еще выше, а Бог крыльев не дал.

– Люцифер его подначивает!- крикнул Велимудр. Крутанулся по земле так, что чуть не подкосил, стоявшего на онемевших ногах, боярина.
– На козни подбивает! На ухо злое нашёптывает.

– На татарина всё еще надеется, а другого извести хочет,- тихо сказал Первуша, встав на четвереньки.

Стрела попала прямо в сердце боярину. Он сразу понял о чем говорят блаженные. Когда царь Иван Васильевич объявил в Успенском соборе государем татарина Симеона Бекбулатовича, возрадовался. Дочь- то его Анастасия была его женой. Мстиславский уже подумывал подговорить бояр позвать на московский трон крымского хана Девлет-Герая. Тогда, мол, более и забот знать не будем. Ну, а Анастасию выдать за хана. Бес ним, с Сименом, извести раз плюнуть. Но Бог удержал от рокового шага, царь прогнал татарина с трона через 11 месяцев, правда, сделав его великим князем Тверским. И теперь Бекбулатович в силе. Может понадобиться, если что Посвящать же "нечистого" в нынешние тайны не следует, никакой ему веры. Хоть и принял христианство, а в душе такой же басурманин.

– Отступись от злого умысла!-опять крикнул Велимудр.- Али сгребет тебя сатана в охапку и унесет в свои дебри черные и будет трясти твою душу, аки... грушу, до скончания веков!

– Как же... как же отступиться?- опустился на землю рядом с юродивыми Иван Федорович.

– На то ангелы небесные имеются,- сказал Первуша.- Надоумят тебя, лободырника, когда час придет. Жди.

Губов покосился на Кашку- не перегибай палку и так на грани.

Но тот и не думал останавливаться.

– Узришь царство небесное токмо через добродетель и покаяние,- продолжал Велимудр-Кашка.- Спасибо за угощение, боярин, сыты теперь и благостны. И ты откушай.

С этими словами Кашка вынул из котомки дохлую крысу. По всему двору разлетелся жуткий смрад. Он раскрутил ее за хвост, швырнул прямо в лицо Ивану Федоровичу! Крыса так сильно ударила по боярину, что он повалился навзничь.

– Ешь падаль, коль сам падалью стал!- завопил Первуша

– Слуга сатаны другого и не достоин,- подхватил Велимудр.

К боярину бросился стоявший поодаль и подслушивавший жилец, что впустил их в ворота. Он схватил обоих юродивых за драное тряпье, встряхнул:

– Высечь за непотребство, Иван Федорович?

– Я тебе высеку,- поднялся, кряхтя Мстиславский.-Дай им денег, отпусти с миром. Недобро покосился на юродивых, поплелся прочь. "Ох, грехи наши".

Жилец денег не дал. Вышвырнул "божьих людей" за ворота, в след им кинул крысу:

– Что б духу вашего тут более не было! Я вам не боярин, увижу, до смерти запорю.

Вдруг заржал, погрозил кулаком.

– Узнал молодца?- спросил Губов Кашку.

– А то, Федька Лопухин, бывший сподручный Малюты Скуратова. Ну тот что после Бакуни к нему прибился. Когда Григория Лукьяновича у крепости ранило, он спасать-то его не побежал. Спрятался.