Гонцы смерти
Шрифт:
Они вернулись в гостиную, и Турецкий с жадностью съел эскалоп: за всеми передрягами он не успел сегодня пообедать.
— Я ему звонил несколько раз, но дома застать его невозможно, — заметил Турецкий.
— А он постоянно живет на даче, там у него штаб-квартира. — Элла Максимовна призывно посмотрела на гостя, как бы говоря: я тебя покормила, теперь пора и за дело. Так, во всяком случае, показалось Александру Борисовичу.
Самое простое в создавшейся ситуации — это нагрянуть на дачу, но ордер на обыск никто, естественно, не даст,
Элла Максимовна, не доев эскалоп, неожиданно поднялась и ушла в ванную. Александр Борисович занервничал. Он все понимал и в то же время не хотел ставить себя в глупое положение. Чем хороша эта игра полуслов-полувзглядов для женщин, тем что всегда можно дать обратный ход, удивиться и сказать: «Что это с вами, мой милый?»
Но Турецкий тоже поднялся, нехорошо сидеть увальнем перед пустой тарелкой. Он предположил, что она вернется в халате, но Элла Максимовна лишь подкрасила губы, помада стерлась после жирного эскалопа.
— Вы тоже хотите в ванную? — спросила она. — Я достала вам розовое полотенце.
Александр Борисович прошел в ванную, помыл руки. На столике перед зеркалом стояло много баночек с разными кремами, от которых исходил нежный возбуждающий запах.
Турецкий вернулся. Хозяйка уже убрала со стола и снова заваривала кофе.
— Не против еще по чашечке кофе?
— С вами даже чашечку яда приму с радостью, — грубовато пошутил он.
— Все следователи такие сердцееды?
— В нашей конторе только один я такой непутевый! Все остальные нормальные прокуроры, следователи: строгие и суровые.
— А любите выстраивать этакие интимные отношения, чтобы получше узнать свою жертву, — язвительно заметила хозяйка.
— Нет, я просто стараюсь держаться искренне. И если дама мне нравится, то я открыто признаюсь в этом, помня, что я в первую очередь мужчина, а уж потом следователь.
— Это интересно. Вы мне этим, наверное, и нравитесь, — открыто сказала она. — Я тоже стараюсь быть искренней, но женщине сделать это труднее, она испорчена игрой. Вы ведь тоже себе немного подыгрываете?
— Бывает…
Кофе сварился, Элла Максимовна принесла его в комнату, остановилась у стола, неожиданно повернувшись к Турецкому. На мгновение они оказались друг напротив друга, лицом к лицу, но этого оказалось достаточно, чтобы искра возбуждения сблизила их.
Кофе так и остался на столе. Турецкий вышел от нее в половине двенадцатого вечера и поплелся домой. Машину он давно отпустил. Элла предложила ему остаться у нее, но Александр Борисович сослался на дела и звонки. Телефон дома наверняка уже обрывают.
С Эллой Шелиш они договорились созвониться. Турецкий попросил ее никому не распространяться об их разговоре. «Если твоя версия верна, то твой бывший муж этим же способом уберет и тебя», — сказал он.
— Я же не дура, —
За это короткое время она даже привязалась к нему.
— Еще ни с кем из мужиков у меня такого не было! — призналась она.
«Нортон и Гжижа могут скрываться если не на даче, то тогда на городской квартире Станкевича. Она все равно пустует, — подумал Турецкий. — Надо бы ее осторожно проверить. Славкины ребята к таким трюкам привычны, и надо, чтобы он их зарядил».
Вернувшись домой, он сразу же позвонил ему. Но телефон не отвечал. Не было в своем номере и Питера. Турецкий подумал, что Реддвей может быть в номере Нади Павловой, ее разместили на том же этаже, но звонить туда не стал. Да и жена, которую он разбудил, сказала, что Питер не звонил.
— Позвони Ларе, она трезвонила, — сонно отозвалась Ира.
Александр Борисович позвонил своей помощнице: у нее могла быть информация для него. Но оказалось, что Лара трезвонила без всякой причины, снедаемая лишь чувством ревности. Уходя, он не стал ей говорить, что идет к вдове, а сказал, что поедет к одному физику.
— Ну как твой физик, хорошенькой оказалась? — ядовито высказалась Лара. Бабы всегда все просекают моментально.
— Слово «физик» всегда было мужского рода, — парировал Турецкий. — Ты же знаешь, дело есть дело.
— Ладно, — сказала она, — я уже сплю. Что-то подвинулось? — потеплев голосом, уже сочувственно спросила она.
— Подвинулось.
— Что?
— Спи, не телефонный разговор!
— Целую, — успела вставить Лара, прежде чем Турецкий повесил трубку.
29
Кузьма привез Нортона и Гжижу к отстойнику, где находился литовский поезд перед подачей на перрон вокзала, и стал уговаривать белокурую высокую проводницу впустить раньше срока в вагон двух приятелей иностранцев, рассказав, что бурно провожались, один из них оставляет в Москве невесту, вот и набрался с горя, а другой за компанию.
Иностранцы стояли за спиной Кузьмы, пошатывались и смотрели на проводницу бессмысленно-глупыми глазами.
— А если я их на перрон поташу, то вмиг менты загребут, у меня уже так было, — жалился он. — Да и с двоими я не справлюсь. А ребятам надо срочно в Вильнюс, там их ждут, они из Международного Красного Креста, мирные люди, врачи, никогда не пили, а тут купились на русское гостеприимство — и вот результат.
— Вы, русские, пьете как лошади, и других спаиваете! — зло, с акцентом проговорила проводница, и Кузьма подумал, что с пьянством немного перегнул: проводница сама оказалась пострадавшей. «Муж бросил, осталась с ребенком, это хорошо, значит, полтинник возьмет», — промелькнуло у него.
— Да они-то не виноваты, поскольку совсем не пьющие, они врачи, а наши их спиртом. Я сам вообще не пью, красавица, и с тобой полностью согласен. — Он маслено посмотрел на длинноногую, но с лошадиной рожей проводницу.