Гони из сердца месть

Леннокс Уинифред

— Ты не хочешь вернуться на работу? — неожиданно для себя однажды спросил Гай, увидев Рамону сидящей в кресле-качалке и бесцельно смотрящей в потолок.

— На работу? — удивилась она. — Зачем?

— Развеялась бы немного.

— Снова в этот кулинарный журнал для тупых домохозяек?

— Но у тебя была там замечательная винная колонка. Я до сих пор помню, как здорово ты подала мое новое вино.

— Тебе больше не нужна реклама. Я работала в журнале только ради твоей фирмы.

— Я ценю, дорогая. — Гай подошел к жене,

собираясь поцеловать, но Рамона увернулась, причем так резко, что Гай опешил. — Тебе не нравится, когда я тебя целую?

— Мне надоели эти бессмысленные нежности! — резко бросила она.

— А что тебе не надоело? — легким тоном спросил он, не слишком вдумываясь в то, что говорит.

Мысли Гая были заняты совсем другим — на бирже, кажется, вот-вот пойдет игра на повышение. А это обещает… Он не успел додумать до конца, как до него дошел смысл сказанных женой слов:

— Мне все надоело. И все надоели. Я сама себе надоела. Я ненавижу свое старушечье лицо. Я ненавижу свою шею. Руки. Мне незачем жить. Мне нечем жить…

— Но… я люблю тебя, — нашелся поначалу опешивший Гай. — Патрик любит тебя.

— Да. Ты любишь меня. Ты любишь свой бизнес. Ты любишь свой дом. Ты любишь своего сына. Все твое. — Она выпрямилась, глаза его горели. — В этом мире все принадлежит мужчинам. Мир мужчин. А все мы, кто не мужчины, можем служить лишь предметом любви. Мы не можем иметь в этой жизни то, что мы любим.

— Но… разве… ты ведь любишь меня? — Потом, не желая услышать что-то неприятное, Гай поправился: — Ты ведь любила меня?

— Да, но мне этого мало. — Она втянула воздух и снова откинулась в кресле. — Гай, я прожила на свете сорок лет. Я была придатком тебя, и это понятно. Так живут все. Но я ничего не сделала своего.

— Но Патрик…

— Мне этого мало. И потом, Патрику я уже не нужна. Кто я? Что я сделала на этом свете? Зачем сюда приходила? Если я завтра умру, ничего не изменится в этом мире.

Гай похолодел. Он никак не думал, что дело настолько серьезно.

— Но… подумай о нас… Мы, твои мужчины, мы любим тебя. Без тебя нам будет ужасно… плохо…

— Опять! Снова! Вам будет без меня плохо! А мне с вами плохо! Мне плохо со всем миром! Потому что в нем нет моего собственного места!

— Но у тебя прекрасный дом, сад…

— А мои мозги? Куда мне их девать?

— Но ты могла бы найти свое дело…

— Я находила его. Давно. Я его потеряла. Это были машины, техника! А я сидела в дурацком журнале и вела вонючую колонку о винах!

Рамона с силой оттолкнулась, кресло заходило ходуном. Гай испугался, что оно опрокинется. Рамона зарыдала.

Гай стоял не двигаясь, потом метнулся в кухню и принес воды.

— Выпей, Рамона.

— Уйди со своей водой. Я ничего не хочу.

То была первая крупная ссора между ними. Даже не ссора, это было обвинение, которое Гай в общем-то не принял на свой счет.

Ему нравилось, как сложилась их жизнь, он был уверен,

что и Рамона счастлива. Она помогала ему, занималась сыном, домом, садом. Она ходила в гимнастический зал. Великолепно выглядела для своих лет. Прекрасно одевалась. Если честно, Гай никогда не относился всерьез к ее трепетной любви к технике, но не имел ничего против, когда она время от времени садилась за руль своего «порше» и ехала в гараж в Вакавилл, где стоял ее любимец, грузовик МЭК, и в очередной раз перебирала что-то в его огромном нутре. Эту машину подарил ей давным-давно Фрэнк, дед по отцу. Иногда Рамона «проветривала», как она выражалась, застоявшийся МЭК, делала кружок-другой по Вакавиллу.

— Знаешь, Гай, — сказала однажды Рамона мужу, — я охотно прогулялась бы на МЭКе в Мексику. Я загрузила бы текилу и мескаль, попробовала продвинуть их на наш рынок.

— Это смешно! — бросил он, занятый тяжбой с сестрой, которая вознамерилась отсудить у него подаренный дядей виноградник. — Мы не можем распыляться.

— Но я говорю не о нас, я говорю о себе. Я чувствую, что вот-вот до этого кто-то додумается. Сейчас в моде мачо, а эти настоящие мужчины скоро уже не захотят пить приевшиеся и оттого пресные для них напитки — джин, виски. Они захотят нечто… Это «нечто» я и смогу им предложить.

Гай рассмеялся.

— Ты ничего не понимаешь в бизнесе, моя милая блондинка.

— Но я никогда не была дурой! — сердито парировала Рамона.

— Дорогая, давай поговорим об этом после. После того как я выиграю процесс.

— Считай, ты уже выиграл его. — Она усмехнулась. — Ты всегда выигрываешь у женщин. Как всякий мужчина.

— Как я хотел бы согласиться с тобой не думая.

Она ничего не ответила.

Гай выиграл процесс, потому что все претензии сестры были безосновательными. Элен, напрасно потратившаяся на дорогого адвоката, с тех пор стала злейшим врагом брата.

— Это не последняя наша схватка, милый мой братец, — пообещала она ему после суда. — Я выдавлю тебя с американского рынка. Обещаю.

— Желаю удачи, — со смехом отозвался Гай.

А может быть, подумал он, расправляя галстук на груди и застегивая верхнюю пуговицу темно-синего пиджака, надо было разрешить Рамоне заняться своим бизнесом? Фрэнк держал свою винокурню, небольшую, он гнал мескаль для местного потребления. У него даже была своя распивочная, которую он торжественно называл рестораном.

В общем, конечно, Рамона, не так задумывала свою жизнь, когда ехала из Калифорнии учиться в Манчестер. Она собиралась сделать карьеру в фирме, которая занималась перевозками на самых мощных грузовиках в мире. Почему? Наверное, потому, что в детстве слышала от деда — если бы у него были такие грузовики, он мог бы заняться мескалем и текилой как следует, стать настоящим капиталистом.

Но кто в детстве не планирует свою жизнь так, словно она будет протекать в безвоздушном пространстве?