Гонители
Шрифт:
Не родство, не дружба удерживают людей под одной рукой. Страх. Всели страх в сердце человека, и он твой раб. Страх заставляет покоряться и повиноваться. Кто не боится тебя, тот становится твоим врагом.
Глава 8
Две черные дырявые юрты стояли рядом. Между ними горел огонь. Над огнем висел крутобокий продымленный котел. У огня, скрючив ноги, сидели Кишлик и Бичикэ, чистили луковицы сараны. Вечернее небо над степью было затянуто облаками. Стояла
– Дождь будет? – Кишлик поднял взгляд на небо.
Жена ничего не ответила, опустив голову, сколупывала с тугих луковиц старые, желтоватые чешуйки.
– Скоро Бадай вернется. Может быть, Даритай-отчигин раздобрится и даст хурута.
И на этот раз Бичикэ не отозвалась. Прошло много времени, как Хасар непрошено ворвался в их жизнь, а Бичикэ все не может прийти в себя. Раньше была веселая, разговорчивая, теперь молчит и молчит. Глаза на него не поднимает, стыдится. Как больная стала. Жалко ее Кишлику, до слез жалко.
Ни в чем она не виновата. Еще хорошо, что подвернулся тогда нойон Джэлмэ.
Не то Хасар мог бы и увезти ее. Натешился бы и бросил в юрту к старым рабыням. Теперь они хоть вместе, вдвоем как-нибудь переживут горе. Бичикэ еще будет смеяться. И дети у них будут. Много-много детей.
Очистив луковицы, Бичикэ опустила их в закипевшее молоко.
– Вкусная еда будет! – Кишлик встал рядом с женой, наклонился над котлом, втянул ноздрями запах. – Еще бы немного хурута… А, Бичикэ?
Положив руку на ее плечо, притянул к себе.
– Э-э, твой халат совсем худым стал. И чаруки разваливаются. Придется поклониться Даритай-отчигину… Не даст только. Жадный. – Вздохнул, погладил ее по плечам, по склоненной голове. – А знаешь я о чем думаю, Бичикэ? Надо попроситься на войну. Лук держать в руках умею, мечом махать – хитрость невелика. Привезу добычи. Надену на тебя шелковый номрог, расшитые чаруки. А что? Кто был Джэлмэ? А его брат Субэдэй-багатур? А Мухали? А Джэбэ? Все свое счастье-богатство на войне отыскали.
– Зачем мне шелк и расшитые чаруки? – тихим голосом спросила Бичикэ.
Он и обрадовался, что она отозвалась, и испугался ее тихого, полного безнадежности голоса.
– А что тебе надо? Чего хочешь, Бичикэ?
– Хочу, чтобы жили, как раньше…
– И будем! Что нам мешает? Ты же видишь: я тот же. И ты та же.
– Я – нет. – Она прижала руки к груди. – Тут плохо. Больно. Меня будто раздели донага и навозной жижей облили.
Кишлик крепче стиснул ее плечи.
– Ничего. Мы с тобой вместе, и все будет хорошо. Кто мы с тобой?
Трава. Ветер к земле пригнет – встанем, копыта прибьют – подымемся. А что, нет?
Из сумеречной степи возник всадник, трусцой подъехал к юртам. Кишлик принял у него повод, принялся расседлывать лошадь. На Бадае, как и на Кишлике, был засаленный до блеска, с заплатами на локтях халат из
Кишлик догадался, что ничего съестного из куреня он не привез, но на всякий случай спросил:
– Ты просил хурута?
– Просил. – Бадай заглянул в кипящий котел, облизнулся. – Не дал Даритай-отчигин. Еще и отругал. Мало молока ему привозим. Живот мой пощупал и говорит: «Разжирел с моего молока».
Бадай был молод, поджар, в поясе до того тонок, что кажется, если крепче затянет свой волосяной пояс, перервется надвое. Кишлику стало смешно.
– Только Даритай-отчигин мог ущупать жир на твоем брюхе. Совсем одурел наш хозяин.
Бичикэ сняла с огня котел, разлила в деревянные чашки жидкое хлебово.
Все начали есть. Тишина стала еще гуще. Ни мышь не пискнет, ни птица не вскрикнет, только слышно, как лошадь Бадая рвет за юртами траву.
– А дождь все-таки будет. – Кишлик повел носом, принюхиваясь. – Юрты опять протекут, и спать в мокре будем. Нет, надо идти на войну. Тут сколько ни работай, награда одна – попреки. Негодный человек Даритай-отчигин. Сам хорошо не живет и другим не дает.
Съев свою долю вареной сараны, Бадай, подтянув седло, лег на него головой.
– Хочешь идти на войну – беги в курень. Как раз собирают воинов.
– А ты, Бадай, разве не хочешь привезти из похода много добычи?
– С Даритай-отчигином чужого не добудешь, а свое растеряешь.
– Нам с тобой что терять? Дырки от халатов? Но ты говоришь верно. С Даритай-отчигином ни тут, ни в походе счастья не найдешь. Я бы пошел с Субэдэй-багатуром или с Джэлмэ. Они и удачливы, и справедливы… А что?
Джэлмэ тогда Хасара… – Вспомнив, что его слушает жена, умолк на полуслове, помолчав, спросил:
– А кого собрался воевать Даритай-отчигин?
– На Тэмуджина идет.
– Ва-вай!
– Если бы он был один! На хана Тэмуджина идут Нилха-Сангун, Джамуха, Алтан, Хучар… В курене говорят: они хотели заманить к себе хана и лишить жизни. Хан Тэмуджин разгадал черный замысел.
– Он и теперь разгадает.
– Не успеет. В курене все бегом бегают. Торопятся нойоны, врасплох застать хотят. Много людей погибнет, Кишлик.
– Много, – согласился Кишлик. – А за что? – Подсел поближе к Бадаю. Может, нам заседлать коней и махнуть туда… А что?
– Куда? – не понял Бадай.
– Уж, конечно, не к нашему хозяину. К хану Тэмуджину. Он откочует.
Людей спасем. Небо вознаградит нас за доброе дело.
Бадай сел, испуганно оглянулся.
– Какие речи ведешь. Кто услышит – язык вырвут.
– Э-э, да ты боязливый!
– Не боязливый… Поедем, а нас настигнут – что будет?
– Не настигнут, если сейчас выедем!