Гонители
Шрифт:
За дверью послышался шум шагов, громкие голоса. Руки Ань-цюаня, сжимавшие книгу, напряглись, сухо затрещал, прорываясь, лист. Это какой-то конец. Или он император, или преступник. Двустворчатые двери распахнулись настежь. Первым вошел князь Цзунь-сян, за ним около десяти высоких сановников. Все троекратно поклонились. Ань-цюань отодвинул книгу, выпрямил спину.
– Страдая слабостью здоровья, великий император Чунь-ю пожелал оставить престол. Дети его малолетни, а время грозное, и мудрые мужи сочли за благо передать власть в твердые руки. Мы обращаемся к тебе, светлый князь Ань-цюань…
Цзунь-сян
– Вручая тебе власть, мы надеемся, что ты укрепишь великое Ся, умножишь славу предков. Тебе надлежит…
Углы рта Ань-цюаня опустились, нижняя губа надменно вытянулась. Он без Цзунь-сяна знает, что ему надлежит делать. В первую голову он сгонит со своих мест всех, кто усердствовал в служении Чунь-ю, самого бывшего императора сначала отправит подальше от столицы, и глухие селения, потом…
Не дослушав Цзунь-сяна, Ань-цюань поднялся.
– Я еду в императорский дворец.
– Но там еще находится Чунь-ю, – возразил Цзунь-сян обиженно.
– Пусть убирается!
Цзунь-сян отступил на шаг, растерянно потер рукой подбородок.
– Дозволь мне возвратиться к моим книжным занятиям, не обременяй делами государства.
– Занимайся чем хочешь.
Опустив плечи, Цзунь-сян вышел.
Яркие огни, воздетые на длинные палки, освещали улицу. Стук копыт, говор, бряцание оружия будили людей. С испугом и недоумением они выглядывали из своих домов. А над городом взблескивали сполохи молний, громыхала, приближаясь, гроза.
Ань-цюань беспрепятственно занял императорский дворец.
Бывший император, двоюродный брат Ань-цюаня Чунь-ю, отправился в изгнание. Через несколько месяцев он внезапно скончался. Но это событие осталось незамеченным. Стремительно возвышались новые сановники. И так же стремительно падали. Отрешались от должностей военные, умом и трудом заслужившие уважение. Им на смену приходили молодые, никому не известные.
Но и этим не всегда удавалось долго усидеть на своем месте.
Робость, неуверенность и смятение вселились и во дворцы, и в дома под черепичными крышами.
Глава 6
После курилтая Чингисхан не покидал своих родных нутугов. Но воинам не давал передышки. На Буюрука послал Субэдэй-багатура. Нойон настиг брата найманского хана у Великих гор, на речке Суджэ. Буюрук был убит, однако Кучулук с остатками войска сумел убежать и в этот раз. На меркитов ходил Джэбэ. Беспокойного и неутомимого Тохто-беки постигла судьба Буюрука пал, сраженный стрелой. И воины его дрогнули. Сыновья Тохто-беки не могли ни похоронить, ни увезти с собой тело отца – отрубили его голову, бросили в седельную суму и ускакали вслед за бегущими воинами. Джэбэ их преследовал, пока не стали кони.
Много хуже сложились дела у Хорчи. Хори-туматы не выдали ему сотню беглецов, не дали девушек, а самого вместе с воинами задержали у себя.
Уйти удалось лишь двум его нукерам. Они рассказали хану, что племенем правит после смерти мужа женщина-багатур Ботохой-Толстая, а правая рука у нее – Чиледу,
К правому крылу его улуса с севера примыкали земли киргизов, ойротов и разных лесных племен. Досады от них пока не было. Но чего нет сегодня, может быть завтра. Он велел снарядить тумен и отдал его Джучи – иди, сын, испытай счастье-судьбу.
Снарядить тумен Джучи, проводить его до пределов улуса было велено Джэлмэ. Все исполнив, он возвратился в орду и попросил разговора наедине.
Сидел Джэлмэ перед ханом, опустив голову, брови тяжело нависли на глаза.
Хан понял, что разговор предстоит худой, и, еще не зная, о чем будет говорить Джэлмэ, проникся неприязнью к нему.
– Хан, все эти годы мы не слезали с коней, не выпускали из рук меча.
– Джэлмэ говорил медленно, будто перебирал свои думы. – Теперь вся великая степь, от края до края, твоя. Прежним раздорам в ней нет места. Так я говорю, хан?
– Ну, так, – коротко подтвердил он, догадываясь, куда клонит Джэлмэ.
– Будь твой отец с нами, он порадовался бы тому, что есть.
– Не знаю… Земля усеяна костями павших. Курени малолюдны, стада малочисленны, пастухи изнемогают от груза повинностей. Не пора ли, хан, натянуть поводья боевых коней?
– Если ты устал, отдыхай.
Джэлмэ поднял голову, посмотрел на хана, словно бы не узнавая глухо сказал:
– Ты не желаешь меня понять, и моей душе больно. Не мне, твоему улусу нужен покой. Пусть люди множат стада, скатывают войлоки для новых юрт, женят сыновей и отдают в жены дочерей. Зачем сбивать копыта коней, рыская по чужим кочевьям, если свои столь обширны, богаты травами и дичью? Разве не ради покоя и мирной жизни умирали наши нукеры?
Подавив раздражение и чувство неприязни к Джэлмэ, Чингисхан заговорил почти спокойно:
– Это ты не желаешь понять меня. Покоя захотелось? Но тебе же ведомо: только быстро бегущие воды чисты и прозрачны. В стоячей воде заводятся гниль и скверна. – По лицу Джэлмэ видел: нойон не согласен с ним. И, уже не скрывая своей враждебности, закончил:
– Не старайся быть умнее своего хана. Не заводи больше таких речей. Иди.
Джэлмэ поднялся, не взглянув на него, прошел к двери, там остановился.
– Одумайся, великий хан.
Он ничего ему не ответил, и Джэлмэ, помедлив, вышел.
Хан встал, сутулясь, начал ходить по юрте. «Одумайся», – говорит Джэлмэ. «Остановись», – твердит мать. «Сжалься над нами», – немо просят изнемогающие от тягот воины. Многие из нойонов, которым он дал под начало сотни, тысячи воинов с женами, стадами, кочевыми телегами, осев в своих нутугах, отяжелели, страшатся превратностей войны, боятся потерять то, что есть. Не шевели их – быстро позабудут, кто принес сытость и покой, дал рабов и пастухов, начнут возвеличиваться. Друг перед другом, как прежние владетели племен. Одумайся, остановись… Ну, нет! Хочешь пройти безводную пустыню – скачи без остановок. Войско, пока в движении, в сражениях, его, раскиданное по кочевьям – чужое. Мать говорила: «Теперь каждый мужчина воин». Так и должно быть. Каждый воин. А место воина в строю, в бою, а не в юрте, под боком у женщины.