Гонки по вертикали. Ощупью в полдень
Шрифт:
Эй, Зоська, сука, не вороти нос! Или тебе моих монет мало? Я еще принесу. Молчи! Не слышу я тебя! Ну-ка налей мне еще стакан! За помин души моего папеньки давай хлопнем! Или он еще не подох? Ну черт с ним, пусть его еще носит! Зоська, спой, ты мне почему-то давно не пела! Зоська, Зоська, давай пой «Белые туфельки»! Как там – «...и проплясала она в белых туфельках...» А-а-а! Ты чего, хабалка, ревешь? Не нравлюсь я тебе? К Бакуме хочешь! Шоферская маруха Зоська! Я вас, потрохи проклятущие, обоих из шпаера заделаю! Ты видела, какой у меня шпаер – называется он «браунинг»! Смо-ори, смо-ори
Это кто там звонит? Зоська, гости пришли! Вместе пить будем, песни в теплой бражке споем! А-а-а! Какая гостья – Ядвига Феликсовна! Пришли проведать дочку Зосю и почти законного зятя Алешу? Проходите в красный угол, посажу вас около самого телевизора – вы для меня красивше всех дикторш телевизионных... Да вы усы не топорщьте! Не пуганете! И любите лучше своего почти законного зятя, а то я вас сейчас как шугану отсюдова! Цыц! Цыц! На вверенной мне территории тишь с благодатью! Докладывает старший по камере Дедушкин!
Ядвига Феликсовна, водку пить будете? А то я за шампанским смотаюсь. Или Зоську пошлем, пускай она нам всяких разносолов притащит. Слушайте, Ядвига Феликсовна, у меня чего-то жизнь в последнее время сикось-накось пошла. Сломалось земное тяготение, машина перестала работать. Вы знаете, Ядвига Феликсовна, что такое земная ось? Это проволочка, на которой глобус крутится, вот она сильно погнулась. Я себя нормально чувствую только лежа. А может, мне для этого навсегда залечь? Отбросить хвост и тихо улечься в ящик?
...Ядвига Феликсовна, вы же гадать умеете! Погадайте мне – хочу все знать про себя! Да не нужны вам карты, вы и так, по руке, умеете! А я вам говорю – гадайте! Цыц! Цыц! На этой хате маза всегда за мной! Цыц! Гадайте... И не смотрите на меня так своим ведьмачьим глазом... Глаз у вас прозрачный, злой, хитрый... Колдуйте, хрен с вами...
...А может быть, вас нет вовсе, Ядвига Феликсовна? Может быть, у меня видения уже? А? Вы скажите – меня уже ничем не напугать, я и так всего на свете боюсь! А на кой вам знать мое любимое число? Ну семь, допустим. Родился я седьмого числа седьмого месяца, а год и не упомню... Не верю в магическое число семь...
...Семь ангелов стоят пред лицом Господа – Цафкиил, Цадкиил, Шамаил, Рафаил, Ганиил, Михаил, Гавриил, – владеют миром души человеческой, страстями людскими. Твой ангел – Ганиил, попечитель хитрости и алчности...
Семь планет обращаются вкруг тебя на своде небесном, и твой мир – под планетой Сатурн, демоном, пожравшим детей своих.
Семь птиц планетных – удод, орел, коршун, лебедь, голубь, аист и сова, и знак твой – сова, потому что слеп ты при свете дневном.
Семь зверей священных – крот, олень, волк, лев, козел, обезьяна, кошка, и покровитель твой – волк, зверь алчный, злой и трусливый.
Семь металлов планетных – свинец, олово, железо, золото, медь, ртуть, серебро, и твой металл – ртуть, тяжелая, из рук вытекающая, мерцающая холодом и всех травящая.
Семь
И только семь жилищ осужденного судьбой – все твои: геенна, боль смерти, врата смерти, мрак смерти, помойная яма, забвение, преисподняя!..
Тишина. Тоска. Темнота. Мрак смерти?..
Глава 33
Правоведение инспектора Станислава Тихонова
Ученическим круглым почерком написала она в конце бланка протокола допроса: «С моих слов записано верно» – и расписалась так же кругло, детски беспомощно – «Г. Петровых».
Я положил протокол в папку и спросил ее:
– Галя, а вы давно работаете после школы?
– Год. Два курса училища после школы и год работаю. – В глазах ее была надежда, такая же отчетливо-круглая, как детский почерк, – она надеялась, что я пойму: не могла она за год научиться читать в людях, не могла она знать, что и такие мерзавцы встречаются, которые могут вырвать дважды чужие деньги. Ведь даже кассир Антонина Петровна ничего не заметила! Но про Антонину Петровну она ничего не сказала, только испуганно покачала головой...
– А вы у Антонины Петровны в больнице были? – спросил я.
Она кивнула.
– Как она? Врачи просили ее пока не беспокоить.
– У Антонины Петровны сердце плохое. Сын у нее был, Женя.
– И что?
– Он новые самолеты испытывал... и в прошлом году погиб. А жена его и девочка живут вместе с Антониной Петровной. – Она посмотрела на разложенные на столе фотографии Батона и сказала: – А этот... теперь ее совсем добил...
Раздался телефонный звонок:
– Станислав Павлович, это из бюро пропусков. Тут пришел гражданин по фамилии Окунь, он говорит, что вы его приглашали к себе.
– Да-да, пропустите, пожалуйста...
Я подписал Гале Петровых пропуск на выход и сказал:
– Поезжайте к Антонине Петровне, постарайтесь успокоить ее. Вы ей объясните, что мы знаем этого рецидивиста, он находится у нас в розыске и должен из-за этого проживать нелегально – ему деньги потратить негде будет. Я уверен, что мы его возьмем в ближайшее время и все это как-то утрясется... – Галя молчала, и я добавил: – Экспертиза считает, что подписи в ордере сходны с оригиналом, особенно вторая...
– Ну? – не поняла Галя.
– Ну, с учетом того, что он и паспорт предъявил, и расписался одинаково, ваша вина не так уж очевидна... – Говорил я все это бодрым строевым голосом, но, судя по Галиным глазам, не очень-то верила она в мой казенный оптимизм...
А через минуту после ее ухода явился ко мне в кабинет Окунь. Притворил за собой дверь, снял очки, и, пока он протирал темным платком стекла, лицо его – как со сна – было беспомощным, и под переносицей с обеих сторон носа ярко краснели ямки, надавленные опорами очков. Потом он надел очки, и глаза его за сильными бифокальными линзами блеснули холодно и ясно. И вид у него был совсем не беспомощный и не просоночный.