Гонконг (др. изд.)

Задорнов Николай Павлович

– После брака мы будем хорошо жить. Ведь это такое счастье? Как прекрасно, Янис, правда?

– Да-а... – неохотно соглашался Янка.

Он впервые в жизни попал в такое положение. Именно когда нет желания обмануть, когда вся душа его стремится к этой девице; хотя слово «любовь» матросу не пристало говорить, но как тут откажешься.

Да еще в плену! Изменять товарищам тоже нехорошо. Говорят, срок службы сократят. Розалинда согласна ехать в Россию, в Курляндию. Говорит, что она слыхала от других летонов, что русский царь будет давать всем матросам и солдатам –

летонам, воевавшим на войне, по две десятины земли в собственность, и дело теперь за принятием закона. При этом летоны объяснили, что у них царь заменяет парламент.

– Ах, мой милый рыцарь, прекрасный поджигатель Иерусалима!

Товарищи не верят и глумятся. Она не позволяет дотронуться до себя. А ювелир-китаец принес кольца.

– Я, так же как вы, мой Ян, не желаю ехать в Австралию! – заявила Розалинда.

Берзинь явился на блокшиве в капитанскую каюту в вахту Пушкина.

– Жениться? Да вы что! Да вы в уме, Берзинь? У меня триста человек матросов, и только подай им пример. Да все захотят жениться и на малайках, и на китайках, и на индианках. Лиха беда начать. Матросов сманивают в Канаду, в Новую Зеландию и в Индию. Всюду нужны работники. На разные острова! Наш экипаж растает из-за женщин. И наплодят детей... С кем я вернусь в Кронштадт? Нет, довольно с меня Японии! А потом: существует устав!

Пушкин обратился к Алексею Николаевичу, который при свете фонаря читал свежую газету.

– Лейтенант Сибирцев! Прежде чем собираться в Кантон, подите на ферму и объясните все этой девице. Матрос, попавший в плен, не смеет влюбляться в девушку из враждебного народа, с которым идет война.

– Какое лицемерие, Александр Сергеевич! – воскликнул, бросив газету, Сибирцев, когда Берзинь ушел. – Не вы ли только что хулили сэра Джона и защищали пушкинскую поэму о кавказском пленнике. Как будто на Кавказе нет вражды. Уж если где ее нет – так в Гонконге!

– Лейтенант Сибирцев! Поступите, как приказано! Да не принимайте, пожалуйста, моего замечания на свой счет. Я уверен, что у вас и тут, как в Японии, голова должна остаться на плечах! Фельдфебель мне уже сказал, мол, что делается с матросом Берзинем. Погулял бы, мол, с ней, а потом бросил бы ее тихо. Сослался б на устав, и все!

Сибирцев пришел с утра на ферму.

– Мисс, – сказал он Розалинде, – в военное время такой поступок императорского матроса сочтется преступлением. Берзинь честный человек. Я его знаю. Любя его, вы все поймете. Женитесь после войны. Я скажу вашему жениху, что для этого надо сделать, и помогу. Я даю вам честное слово, что это ему будет разрешено.

– Я никогда не шла против закона. Закон и справедливость! Борьба за право и равенство и за улучшение законов! Наш народ добивается свободы слова, но знаете, еще так верит в колдунов.

«Какая приятная и красивая девица!» – подумал Алексей. Она ему сразу понравилась. Очень хороша. И так умно шутит и с достоинством держится.

– Какой приятный у тебя офицер, – сказала Розалинда, обращаясь к поникшему Янке.

Он все видел и слышал, тут же был. Заметил, как она оживилась, разговаривая

с лейтенантом. Понравился ей. И у лейтенанта глаза заиграли. Так же она оживлялась, когда приходили в гости мои товарищи. Ей нравятся другие!

– Тебе нравятся мужчины?

– Да! – гордо ответила она.

– Это потому, что ты не живешь со мной как с мужем. А только смотришь на меня.

– Он не барон?

– Офицеры хуже баронов!

– Я, так же как вы, Ян, мой дорогой жених, не желаю ехать ни в какую Австралию. – Она устремила глаза в пространство и продолжала тоном богослова: – Тогда мы с вами долго и терпеливо, ради нашей любви и наших будущих детей, будем вместе ждать. Так долго, как это необходимо. Сколько бы ни пришлось! Даже годы!

– Да, действительно, – печально сказал Янка. – Вы это можете.

– А вы? – вспыхнула Розалинда.

– И я! – спохватился Янка.

«Что тут поделаешь? Конечно, и ей тяжело. Но она права. Как же она детям скажет, что жила с мужем до свадьбы? Но ведь я-то – матрос! Мало ли что со мной может случиться? Ведь я-то всю жизнь не свой человек! Пока она ждет, а меня убьют... или что еще...»

Глава 29

ГОНКОНГ ПРАЗДНУЕТ ПОБЕДУ ПОД СЕВАСТОПОЛЕМ

...войско, как море в зыбливую мрачную ночь, сливаясь, разливаясь и тревожно трепеща всей своею массой, колыхаясь у бухты по мосту и на Северной, медленно двигалось в непроницаемой темноте прочь от места, на котором столько оно оставило храбрых братьев, – от места всего облитого кровью; от места, 11 месяцев отстаиваемого от вдвое сильнейшего врага, и которое теперь велено было оставить без боя. ...Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам.

Л. Толстой, «Севастополь в августе 55 года»

Борта кораблей дымятся, и доносятся первые раскаты победного салюта. Отвечает крепость и форты. Весь Гонконг превращается в ряды дымящихся батарей. А восток горит зарею новой.

На трехэтажном здании торговой компании «Джордина и Матисона» над витринами в тентах сплетены огромные вензеля из красных и белых китайских роз: «V» и «А». Королева Виктория и принц Альберт!

Люди на улице с флажками в руках. Все поздравляют друг друга. Усатый джентльмен раскидывает руки, хочет обнять Алексея, обхватив, поцеловать...

– В чем дело? – яростно отвечает Сибирцев. – Я пленник этой войны!

Англичанин с недоумением смотрит в его покрасневшее лицо, разводит руками и уходит; голова над толпой китайцев долго еще видна.

Шиллинг ушел в горы. Матросы подавлены, сегодня работы прекращены. Некоторые затеяли стирку, но в большинстве лежат на своих подвешенных койках в знак молчаливого протеста или с кажущимся безразличием наблюдают, стоя на палубе. Пушкин и поручик Елкин с ними. Мичман Михайлов, юнкер Урусов и Гошкевич у себя в отеле, не хотят выходить на улицу.