Гонконг

Задорнов Николай Павлович

– Ничем не отличишь. У них есть деньги?

– Да, как видите, все что-нибудь покупают.

– Прибылов! – тихо сказал японцу Осип Антонович. – Я иду на берег. Пожалуйста, не беспокойтесь!

Точибан ответил легким наклоном головы, но взгляд его стал недовольным. Коосай обижен, что его не берут с собой на берег, в Англию.

– Этот американец был с коммодором Адамсом в Симоде, – стоя среди товарищей, сказал матрос Маслов.

Американский коммодор звал Маслова Мэй Слоу, советовал Путятину произвести его и Сизова в офицеры. Банкир менял у Татноске золотые доллары на

японские бу.

– Алексей Николаевич молодой, да ранний; живо сговаривается с американцами, – благожелательно кивнув в спину уходящему Сибирцеву, заключил матрос.

Алексей переступил с трапа на набережную, не веря себе и тому, что происходит вокруг. Вся толпа в движении, которое он видел с корабля.

Торговцы продают садовую ягоду в огромных корзинах. Старая женщина предлагает фарфоровых монахов, на рогожке расставлены обезьянки из нефрита. Продают шелковые картины-свитки, горячие пирожки, английские и китайские бифштексы. Фокусник с попугаем, который что-то кричит по-английски. Предлагают живых обезьян. Сибирцев оглянулся. Лица наших матросов видны над бортом, они стеснились там всей массой. В эту минуту Алексей поклялся, что никогда не оставит их в беде, что бы ни случилось.

– Садитесь в эти коляски. Новейшее изобретение. Только еще вводится! – говорил Сайлес. – Видите, сколько вокруг носильщиков с паланкинами: здесь все ездят в паланкинах. Глупейшее медленное передвижение! А такая коляска очень гуманное открытие! Устройство коляски может быть японское, но усовершенствование американское. Здесь много претендентов на право первого открытия. Вместо лошади запряжен человек... Но это лучше, чем таскать на руках паланкин! И китайцу легче, и заработок лучше.

– Впервые в жизни поеду на человека! – растерянно сказал мичман Сергей Михайлов.

– А в чехарду-езду разве не играли в корпусе? – спросил Сибирцев, садясь в плетеное сиденье между красных колес.

– А я всю жизнь езжу на людях! – весело заметил Сайлес.

Китаец поднял оглобельки и помчался. В лицо Алексею пахнуло сухим жаром.

– Пик Виктория! – кричал Сайлес, оборачиваясь на передней коляске и показывая на самую высокую коническую гору. Перед ней мелкие горы в кустарниках и перелесках по морщинам, очень похожие на сопки на юге нашего тихоокеанского побережья.

У дороги китайцы в соломенных шляпах отваливают от скал глыбы, тянут их веревками под ритмическое пение артели или откатывают на катках. Тут же распиливают обломки скал на большие кубы. В другом месте кубы камня грузят на двуколки и увозят на быках.

– Камень идет на постройку домов! – кричал Сайлес. Казалось, он вез не в мировой центр торговли опиумом, а в каменоломни и что здесь, как в древнем мире, величественные сооружения создаются трудом рабов. Американец крикнул, что эти китайцы зарабатывают гораздо лучше, чем у себя в Китае.

Открылся вид на бухту и сразу же закрылся.

– Сэр Алекс, знаете, мистер Тауло здесь, – сообщил Сайлес. – Сейчас поедем, и будет видна «Грета». Ее привели сюда под сильной военной охраной...

На днях будет суд над господином Тауло... Спор и шум на всю колонию...

Но вот и улица началась! Гонконг, про который слышал, читал и который видел с корабля. Да, действительно стены новых особняков возводятся из пиленого камня, кубы, верно, аршин по полутора по каждому ребру. Китайцы под какую-то свою «дубинушку» лебедками подымают эти тяжести на высоту второго и третьего этажей. Получаются не особняки, а неприступные крепости! Тут же готовые здания с занавесями на открытых окнах, с балконами в цветах, обращенных во дворы и сады, где деревья и масса цветущих кустов. Дома с жалюзи и со ставнями у окон нижних этажей.

Воздух накален, какой жар приятный! Не тот душный, сырой, даже мокрый жар, что на кораблях.

...Тайфун так и прошел мимо, не дождались. В жилых палубах и каютах невозможно было спать, матросы выносили постели на верхнюю палубу. Погода стояла отличная. На исходе ночи на небе бывал виден Южный Крест, всходил из черноты океана, предвещая утреннюю свежесть, и Алеша подолгу смотрел на него.

Вчера пришли в Гонконг и сутки простояли у входа в пролив. Утром на судне мыли палубу, и до вечера потеки на ней не высохли.

Сайлес прав, это не античные рабы. Всюду движется оживленная толпа. Тут деньги все двигают вперед, деньги сняли гору и провели на месте ее скал богатую улицу в деревьях, которой мог бы позавидовать любой город в южной Европе. Аркады каменных торговых рядов, нарядные здания контор, банков, большие витрины магазинов ломятся от всяких товаров. «Где я?» – думалось Сибирцеву. То и дело в паланкинах несут европейцев или важных китайцев. Вереницы кули тащат на себе тюки грузов, иногда в паланкинах проносят женщин.

Опять открылся пролив, корабли с голыми мачтами и под парусами, винтовые суда с дымящимися трубами, пароход с красным кожухом на колесе ведет за собой квадратные грузовые плашкоуты, всюду сампаны [34] и рыбацкие лодки с красными, темными и оранжевыми парусами из цветной рогожи и соломы, лодчонки юли-юли, каждая с единственным веслом на корме.

– Вон стоит «Грета», – кричит Сайлес. – Пухо! [35] – добавляет он, кивая Гошкевичу.

34

Китайские парусные суда.

35

Плохо! (китайское искаженное).

Бухта – как проспект в Питере, по ней во все стороны идет движение судов. Видны целые плавучие кварталы жилых домов, похожих на бедные лачуги, среди них, как улицы, прямые и чистые, полосы воды оставлены для движения судов и перевозов. Около особняков, с необычайно толстыми стенами вокруг садов, берег моря облицован. Там военный пароход с пушками и не видно плавучих жилищ. Близко за проливом тучные и безлесые бурые сопки. Под одной из них что-то вроде городка. Подальше деревенька. Там Китай, совсем близко.