Гонконг
Шрифт:
Губернатор подъезжает все ближе. Он в лентах через грудь, в орденах, и при виде его толпа приходит от возбуждения и восторга в неистовство. Сейчас он символизирует победу империи под Севастополем. Также и победу Гонконга.
– Хур-ра... Хур-ра... Хур... ра-а!
Как они радуются! По их восторгу можно понять, что трудно далась победа, империя напрягала силы, подняты были средства колоний.
Год готовились они и французы и все везли
Империя ждала. Первый штурм... Второй... И вдруг наконец-то... «Малахов взят!»
Взорвав все укрепления и еще не взятый союзниками бастион, защитники Севастополя, как сообщается, подобно своим соотечественникам в 1812 году, уходили на северную сторону бухты. Командование союзников, как пишут, отдало приказ прекратить обстрел русских колонн, отступающих по понтонному мосту.
«Храброго врага не тревожить напрасной пальбой!» [64]
...Солдаты пехотного полка сменили свои белые тропические куртки на красные парадные мундиры. В бурых медвежьих шапках, со штуцерами на плечах, эти рослые и белокурые люди кажутся гигантами. Их ряды, казалось, шагают все тверже, массивней и победней.
64
Впоследствии в парламенте требовали предать суду командующего английскими войсками в Крыму за это приказание.
запевают женские голоса.
And a Row-Dow-Dow,восторженно подхватывают все женщины на улице, в экипажах, на балконах и сидящие верхами на скакунах. British grenadiers...
А вокруг индусы, китайцы, малайцы. Тут же чистая публика: немцы, американцы.
– Алексей! Зачем вы смотрите на все это? – услыхал Сибирцев у своего плеча женский голос.
Энн внезапно появилась из толпы.
– Энн!
– Да! Да! А вы думали, что я тоже торжествую? Да, я люблю иногда посмотреть, как маршируют наши красные мундиры. Но здесь это лишь балет. Это красиво. Не думайте, что и во мне оживает при виде такого спектакля дух древних норманнов-завоевателей. Какое мне дело до того, кто и кого победил! Ведь это величайшая глупость, и мне сегодня стыдно за отца. Он как индейский петух, у него Полосатый Джек на цилиндре! Но это не имеет никакого отношения к борьбе за права человека! Пожалуйста, не пропитывайтесь чувством оскорбленности. Уйдемте отсюда.
Салюты закончились, но продолжается непрерывная беспорядочная стрельба, англичане это называют: «барабанный огонь». Пушки лупят со всех
– Когда вы едете в Кантон?
– Предполагали ехать сегодня. Сайлес сказал, что ему было бы неприлично покинуть праздничный город. Получилась бы демонстрация. И так в газетах метрополии пишут про враждебность американцев.
– Едемте ко мне! Уйдем сегодня в море на моей маленькой яхте. Я прошу вас, не растравляйте себя ненавистью. Разве человечеству нужна ненависть? Разве ее еще мало?
«Точно так же празднуют сейчас в городах Индии, в халифатах и эмиратах на Востоке, в Стамбуле, в Вест-Индии, на Капском мысу, повсюду льется победный звук труб и внушается всем подвластным народам понятие о поражении России, о падении ее твердынь. Весь мир увидит нас побежденными и поверженными. Ликуют или будут ликовать в княжествах и ханствах, где наших пленников садят для медленной казни в клоповники... И они за цивилизацию! Все же есть, была и будет благородная цель у нашего оружия, есть смысл движения народов».
Он вспомнил про Энн. И сказал:
– Я так благодарен вам!..
Присутствие ее побуждало к трезвым мыслям. Немного наивна со своим идеализмом и борьбой за права человека. Из ее честных намерений, верно, так просто сделается другими спекуляция.
– Алексей, что с вами? – спросила Энн, когда китаец открыл подъезд и они вошли в маленький коттедж при школе. – Не придавайте значения параду. Глупость – все такие празднования!
Сегодня солнце еще жаркое. А уже скоро дождливый месяц, как уверяют.
– Алексей! Не думайте, что женщины, которые проповедуют или борются за свою эмансипацию, лишены человеческих чувств, – сказала Энн, когда Алексей, подняв еще один косой парус, миновал сторожевые корабли и скалы пролива и пошел в открытое море. – Они стремятся преодолеть... неравноправное положение... Я говорю очень быстро? Вам не трудно понимать?
– Я понимаю вас, Энн!
– А теперь расскажите мне про Японию, Алексей... Вы встречались там с японскими женщинами?
– Да.
– Часто?
– Ежедневно. Мы жили среди японцев. И сами стали почти как японцы.
– Чем же это характеризуется? – насторожилась она. – Вы переняли от них что-то?
– Мы привыкли к их обществу. Они горды, но дружелюбны.
– Да? – изумилась Энн – Какие же японки? Маленькие, в цветах и с веерами?
– Есть и рослые. Они – прекрасны!
Энн слегка зарозовела. Сильный солнечный свет резал ей глаза и оживлял лицо, привыкшее к занятиям в закрытом помещении.
– У вас была любовь в Японии, вы помните о ней?
– Да...
Энн на миг растерялась.
– Она желтая? Маленькая?
– Она тонкая, элегантная... С прекрасными ресницами.
– Она красивая?
– Очень.
– Как же вы оставили ее?
Алексей отвязал конец и привел парус к ветру.
– Какой же плод любви?
– Я не знаю.
– Так ли? Да или нет?
– Все закрылось с нашим отплытием. Я, может быть, не узнаю никогда... Японец, уехавший с нами, сказал, что... она постыдилась рассказать мне... но якобы он узнал...