Гонконг
Шрифт:
– Да, это хорошо, – отвечал Янка. – Остаться не могу.
Он постигал уход и за банановыми кустами, и за персиками, и абрикосами.
– Почему не можешь?
– Служба.
– У всех служба, во всех флотах. Но если выгодно, рвут контракт, откупаются или просто...
– Дезертируют? Нет, я на это не пойду!
– Но почему?
Янка не мог объяснить. Об этом надо спрашивать не его.
– Вот окончу службу. Тогда.
– Тогда как ты хочешь? Как ты решил окончательно? Я поеду к тебе или ты ко мне? У тебя так красиво и хорошо, растет лук и сосны! Много селедки? И трески? Там тоже
«Тебе к нам ехать? – думал Янка. После остережений и грубых упреков Мартыньша он стал колебаться. – В самом деле, дома бедность, ей может не понравиться. Ведь у нее дома вроде хутор свой был и ферма у матери».
– К нам, наверно, можно, – молвил матрос неуверенно. – У нас, если жениться, то новый царь, говорят, не сделает помех.
– Пойми, ведь у нас один бог!
Берзинь сделал серьезное лицо.
– Бог у всех один, – поучительно заметил он.
– А на сколько у тебя контракт с капитаном?
– У меня?
– Да.
– На двадцать пять лет.
– Янка! Ты в уме? Двадцать пять! Так ты богатый, где ты хранишь аванс за двадцать пять лет? Ведь мне сказали, что в награду вам год плавания засчитывается за пять лет.
– Аванс храню вот здесь, за щекой! – сказал Берзинь и достал изо рта шестипенсовик. – Вот мой аванс.
– А сколько же ты служил?
– Восемь лет.
– Почему нельзя разорвать контракт?
– Идет война. До конца войны нельзя уйти. А после войны, как ты сказала, срок службы у нас отрубят.
– А с кем у вас война?
– С кем? – Янка остолбенел. Уж такого вопроса он никак не ждал. Неужели она все перепутала и не знает, с кем у них война? – И я не знаю... А у вас ни с кем нет войны?
– У нас всегда война. Как же нет! Есть. Много!
– С китайцами?
– О-о! Мой милый! Да, да, с китайцами!
Они обручились, обменялись кольцами из яркого китайского золота перед долгой разлукой, и она сказала перед уходом Яна на корабль:
– Кто бы ни победил, я буду ждать конца войны. Я буду ждать царского манифеста о сокращении сроков контрактов с матросами. Я очень сильная, Ян. Я буду ждать тебя всегда. И ходить в церковь. А может быть, ты поехал бы со мной в Австралию? Там так все хорошо растет.
Берзинь нахмурился, и деликатный ум ее постиг, что он никуда ехать не согласится.
– А ты так любишь своего царя?
– Да, мне приказано.
– О, Янки, Янки! Ты сам как царь! Мой царь! – воскликнула она и обняла его на прощанье.
Хотя бы слезу обронила! Янка удивлялся, как можно так верить и надеяться на другого человека! Он в душе поклялся, что постарается ее не обмануть.
Впереди ничего хорошего. Опять жить по Фаренгейту. Неужели опять на половинной порции сухарей из кукурузной муки с горохом и на полпорции солянки? Погонят на реи – и будем мокнуть целыми днями.
Не успели прийти на пароход и сложить вещи, как пленных поставили на самые грязные работы.
Экипаж чуть не наполовину из ласкаров. Это наемники из Индии. Ласкары в английском флоте то же, что сипаи в сухопутных войсках. Выбраны здоровенные детины, раскормились на казенных харчах, наели рожи. Их держат на грязных работах.
Увидя пленных, ласкары стали смеяться над ними, почувствовали себя господами. Младший унтер из
Тихого и невысокого Вяамээ назначили чистить гальюн в лазарете, а там, наверно, холерные больные, холера здесь на кораблях не переводится.
Британцы, казалось, не видят, что пригнали пленных. Думают о чем-то своем, работают или глядят на берег. Делай что хочешь, только не мешай. Поздороваешься – ответят. А ласкары такие же сволочи, как сипаи на берегу.
Вечером было тихо. По берегу и на лодках под борта подходили китаянки и переговаривались с уходящими матросами экипажа и с пленными.
Луна взошла в пятне, «сырая» – к перемене погоды. На другой день подуло с моря, в проливе начался сквозняк. Лодки с китайскими семьями бросало на берег и било друг о друга. Воздух не бушует, а сотрясается ужасными ударами, как при землетрясении в Японии содрогается земля. И так же воздух здесь – словно рушится пластами на город. Повалило сигнальную мачту в укрепленном дворе у казармы. Сносит вывески с китайских магазинов и мчит над крышами тяжкое железо с надписью «Склад фирмы «Джордин и Матисон». Несет листья, ветви, сучья. Жилые плавучие кварталы ушли отстаиваться куда-то под ветер. Пролив осиротел, опустел. Качаются, рвутся с якорей корабли. Некоторые суда ушли в море. Как всегда, эскадра готова к любой опасности.
Тайфун разразился ливнем. Повсюду на улицах полицейские в клеенчатых плащах. Улицы пусты, и воет ветер.
Энн в непромокаемом пальто с капюшоном появилась в условленный час Она и Алексей разговаривали под зонтиками и обливавшимися водой деревьями.
– Хорошо, – сказала Энн, все выслушав. – Это лучше, чем вам ехать в Петербург через Сибирь. Вас заранее отправляют в Лондон. Вы будете вблизи своих.
На корабле, уходившем в Европу, отправляют не двести, а только шестьдесят матросов. Уже погрузились. С ними пойдут офицеры: Мусин-Пушкин, Шиллинг, Сибирцев и еще Елкин. Уходит также Гошкевич и с ним Точибан Коосай. Было предложение, что Сибирцева могут оставить. Но с ним все по-прежнему. Да он и не просил. С матросами перерешили в предпоследний день. Посчитались с недовольством Купера и других капиталистов. В Гонконге нужна рабочая сила, а с уходом такого количества пленных предприятия лишаются рук.
Немедленно хозяева заявили командованию о своих претензиях.
У командования свои соображения. Многие пленные, работая в Гонконге, сделали себе громоздкие покупки, с которыми всех и невозможно отправить в Портсмут. Но... Частная собственность. На судах места не хватит. Решили отправить при случае на судне в Де-Кастри, а может быть, и русское судно к тому времени за ними явится.
– Энн! – горячо воскликнул Алексей.
– Но почему из России затруднительно поехать за границу? – тоном, требующим самого откровенного ответа, спросила Энн. Ветер хлестал под зонтик и заливал дождем ее лицо. – Это действительно так?