Гонщик
Шрифт:
В какой-то момент энергетика танца и музыки увлекла меня настолько, что мне и самому захотелось присоединиться к парам, самозабвенно кружащимся по паркету. А почему бы и нет? Я обернулся к наблюдающим за танцорами девушкам и принялся высматривать подходящую партнершу. И очень быстро понял, что я нежелателен ни как партнер в танцах, ни даже как рядом стоящая фигура. Одна отвернулась, другая отошла в сторону, третья изобразила веером какую-то фигуру. Навряд ли этот жест обозначал неземную радость, скорее наоборот.
Что ж, не больно-то и хотелось. Хотя
Пока я рефлексировал, закончился вальс и была объявлена мазурка. Ее танцевать я не умел и вернулся наверх. Оставив молодежь развлекаться, здесь прохаживались солидные серьезные господа. Собравшись группками, они обсуждали что-то им известное. Кто-то переходил от группы к группе. Я тоже принялся гулять по залу, прислушиваться к беседам, но все разговоры крутились вокруг светской жизни или политики. Ни о том, ни о другом я не знал ровным счетом ничего.
Через недолгое время обида моя прошла. В самом деле, что взять со светских куриц? А вот раздражение таким подчеркнутым игнорированием начало превращаться в злость, и это было плохо. Разозлившись, я могу наворотить таких дел, что потом будет как минимум стыдно. Это из опыта, бывали случаи. Нет-нет, надо успокоиться.
Я взял с фуршетного стола бокал вина, вышел на балкон и постарался отключиться от раздражителей, погрузившись в созерцание пейзажа. Вид передо мной открывался весьма живописный: ближние луга, дальние леса, вечернее небо… красота! Хотя с гораздо большим удовольствием я бы сейчас занялся приборкой в своем доме. Выгреб бы весь мусор, отчистил стены, выдраил полы…
— Скучаете, господин Стриженов?
Раздавшийся за спиной мелодичный женский голос вырвал меня из грез. Я обернулся. Передо мной стояла невысокая, изумительно красивая женщина. На вид ей было лет двадцать пять. Если и больше, то ненамного. Давеча я любовался Неклюдовой, но по сравнению с этой дамой начинающая хищница была записной кикиморой.
— Ничуть, — ответил я. — Мечтаю.
— И о чем же?
— Конечно же о счастье.
— О каком же? Надеюсь, не о всеобщем, о котором талдычат социалисты?
— Нет. Исключительно о своем.
— И каким вы представляете себе свое счастье? Из чего оно должно состоять?
— О-о, вы хотите узнать рецепт счастья? Ничего не выйдет. Счастье у каждого свое. Более того, люди никак не могут договориться даже о том, что такое счастье. У каждого на этот счет имеется собственное мнение и оно, конечно же, единственно правильное.
— И каково ваше единственно правильное мнение?
Женщина очевидно развлекалась. Ее забавлял наш разговор, и откровенничать мне не хотелось. Поэтому, быстренько перебрав несколько типовых вариантов, ответил фразой из старого фильма:
— Счастье — это когда тебя понимают.
Моя собеседница вдруг посерьезнела.
— Пожалуй, в чем-то вы правы. Даже…
Она оборвала фразу и быстро сменила тему:
—
Было интересно поболтать с красивой женщиной о возвышенном и отвлеченном. Но что она сейчас от меня хочет? Я попытался отшутиться:
— Скорее, это я не интересен балу.
Дама наморщила лоб и склонила голову к точеному плечу.
— Думаю, вам стоит пояснить свое заявление.
Да, шутка не прокатила. Жаль: изливать душу я не собирался, а жаловаться на тяжелую жизнь и вовсе не в моих правилах. Кроме того, этому моменту я начал догадываться, с кем разговариваю, ну а высказывать свои претензии хозяйке бала идея изначально плохая. Французы утверждают, что если женщина не права, нужно перед ней извиниться. Значит, сделаем по-французски.
— Прошу прощения. Видимо, я пошутил не слишком удачно.
Дама нахмурилась и даже топнула ножкой:
— Ну нет, раз уж вы начали, так извольте продолжить.
Но тут и меня, что называется, заело:
— Я понимаю, что дамские капризы — это святое. Но подумайте хорошенько: готовы ли вы услышать мои мысли по этому поводу здесь и сейчас?
Баронесса открыла рот, но сказать ничего не успела, потому что в этот самый момент откуда ни возьмись подлетел какой-то франт. Породистый брюнет, в проборе, усах и аккуратной бородке. Одет с иголочки, ростом выше меня, да и в плечах пошире. Он сходу небрежным жестом приобнял хозяйку вечера, от чего она еле заметно поморщилась, подхватил ее руку, чмокнул в запястье, воскликнул:
— Сашенька, ты сегодня само очарованье!
И тут же сделал вид, будто только что заметил меня.
— А это что за плебей? Он посмел тебя разгневать? Да я его сейчас…
— Остановись, Петр! — почти что приказала дама. — Этот человек является моим гостем. И оскорбляя его, ты оскорбляешь и меня.
— Как скажешь, дорогая, — мягко произнес брюнет и бросил на меня уничтожающий взгляд.
Судя по тому, что я видел, баронесса с брюнетом явно в контрах. И его демонстрация прав на нее ей очень не по душе. Не знаю, какие планы изначально были у хозяйки относительно меня, но сейчас она, похоже, будет все делать нарочно, чтобы позлить франта и продемонстрировать свою независимость. Понять бы еще, как это в итоге отразится на мне. Брюнет наверняка из какого-нибудь знатного рода. Если приревнует всерьез, добра не жди.
А баронесса тем временем шагнула вперед, подхватила меня под локоть, который я сообразил изящно согнуть кренделем и своим нежным голоском произнесла:
— Идемте, господин Стриженов.
После этого демарша всеобщее внимание обратилось на нас: меня и баронессу. Дама шла, высоко подняв голову, улыбаясь всем окружающим. Я постарался соответствовать: еще сильнее выпрямил спину, расправил плечи и задрал подбородок. Так мы прошествовали вниз, к танцующим. Словно по мановению руки, музыка стихла, пары расступились, и мы вышли центр зала.