Горбачев (главы из книги)

Грачев Андрей

Следующая их встреча состоялась уже много позднее - в другую эпоху: бывших No 1 и No 2 уже не существующей КПСС в 1995 году пригласили на конференцию в Геную. Горбачев, желая, видимо, окончательно завершить затянувшийся политический спор между двумя бывшими лидерами, победителем из которого вышел третий, в ответ на колкость Лигачева, задал вопрос: "А зачем вам понадобилась Российская компартия, Егор Кузьмич? Не для того ли, чтобы противопоставить партию мне?" На что тот, подтверждая горбачевскую характеристику "прямого" человека, честно ответил: "Чтобы оказать сопротивление политике, которую проводили вы и ваше окружение, Михаил Сергеевич!"

* ГЛАВА 7. CОХРАНИТЬ

НЕЛЬЗЯ РАСПУСТИТЬ! *

КАВКАЗСКИЙ РОКОВОЙ КРУГ

Так и произошло. Уже в самом начале 1988 года, когда Горбачев был поглощен сведением счетов с консерваторами и расчерчиванием графика последующих этапов своей реформы-революции, едва поднявшееся над фундаментом строение Перестройки оказалось подожженным сразу с двух противоположных краев: вспыхнувшей ярким пламенем проблемой Нагорного Карабаха, за которой последовал армянский погром в Сумгаите, и набиравшим силы движением за независимость в Прибалтийских республиках. Вновь пролилась кровь, появились первые сотни и тысячи "беженцев перестройки", начались "этнические чистки" (бегство армян из Азербайджана и выдавливание азербайджанцев из Армении). Фасад декоративного панно, изображавшего "ленинскую дружбу народов", пошел крупными трещинами. Но самое страшное, как понимал выросший в предгорьях Кавказа Горбачев, состояло в том, что, едва отчалив от пристани, его корабль напоролся на рифы по существу неразрешимых вековых предрассудков и страстей.

Буквально накануне сумгаитского погрома 26 февраля он предпринял еще одну отчаянную попытку урезонить армянских национал-демократов, приняв в Кремле вдохновителей карабахского движения поэтессу Сильву Капутикян и журналиста Зория Балаяна. Их привел к нему А.Яковлев. Горбачев распекал националистов, которые "наносят удар ножом в спину перестройке". Уговаривал, заклинал не поднимать вопрос о присоединении Карабаха к Армении. Предупреждал: "Представляете, что будет с армянами в Азербайджане, - их там 500 тысяч!" Грозил: "Если погрузимся в омут распрей и недоверия, история не простит". Напирал на особую моральную ответственность интеллигенции как духовного пастыря каждой нации.

В ту пору и сам Горбачев, и в еще большей степени Раиса почти религиозно верили в интеллигенцию, ее облагораживающую миссию и политический потенциал, считая ее представителей своими верными союзниками по демократической реформе. Не случайно в самые острые моменты армяно-азербайджанского конфликта он предлагал призвать на помощь политикам авторитет Самеда Вургуна, Расула Гамзатова, академика Виктора Амбарцумяна. Дальнейшее развитие этого, как и многих других межнациональных конфликтов на советском пространстве показало, насколько романтическими и даже наивными были представления Горбачева о поведении интеллектуальных элит. Как только речь заходила о межнациональных спорах, "рафинированные" интеллектуалы и убежденные демократы становились в бойцовскую стойку.

Как это часто бывало с собеседниками Горбачева, после двухчасовой беседы по душам Капутикян и Балаян поддались его обаянию, напору и аргументам. Прощаясь, уверяли, что преданы перестройке, верят слову ее лидера и обещали не обострять карабахскую проблему - в обмен на гарантии прав армян Карабаха. "Только не поднимайте территориальный вопрос", прощаясь на пороге кабинета, повторял Горбачев. Удачно, завершившийся разговор, как это бывало, создал у него ощущение разрешенной проблемы. 27 и 28 февраля в Сумгаите произошел армянский погром.

"Кровораздел" Сумгаита (за два дня в городе были зверски убиты 32 человека, из них 26 армян)

багровым рубцом перечеркнул моральную репутацию перестройки - несколько западных газет поместили рисунок, изображавший Горбачева с кровавым родимым пятном на лбу. Подобно боксеру, оказавшемуся в нокдауне, но устоявшему на ногах, он пытался сделать вид, что ничего непоправимого не произошло, призывал сохранять хладнокровие, предостерегал от расправ, предложил направить обращение к обоим народам. "Убийц необходимо привлечь к ответу, - говорил он на Политбюро.
– Однако действовать надо уважительно и деликатно. Мы не должны нервничать". За сумгаитскими событиями он усматривал направленный лично против него заговор антиперестроечных сил и местной мафии, "проверку Горбачева".

Если на самом деле это и было так, то эту проверку его политика национального умиротворения явно не прошла. Годы спустя два разных и по характерам, и по политическим позициям человека, оба бывшие министры, один обороны - Д.Язов, другой - внутренних дел - В.Бакатин независимо друг от друга высказались по этому поводу одинаково: безнаказанность погромщиков в сочетании с безответственностью и подстрекательскими призывами экстремистов и националистически настроенной интеллигенции вызвали в последующем эскалацию насилия и новые, еще более многочисленные жертвы.

Чтобы развести враждующие стороны, Горбачев прибег к своей излюбленной игре в "двойку", отправив от своего имени одновременно в Баку и Ереван Е.Лигачева и А.Яковлева. Поскольку каждый из них продолжал воевать с соперником, изложенные ими позиции Москвы оказались взаимоисключающими. В результате в той и в другой республике Горбачева стали воспринимать как человека, не способного держать слово. Чтобы избежать перерастания конфликта в вооруженное противостояние, глава государства принял решение ввести с августа 1988 года в Нагорном Карабахе прямое правление Центра, назначив своим "наместником" в Степанакерте Аркадия Вольского.

Был ли у него реальный план развязывания карабахского узла или он просто, как и в других случаях, надеялся, что страсти утихнут, горячие головы образумятся и все как-нибудь "рассосется"? Да и существовал ли вообще рациональный выход из карабахского тупика, "третий путь" - между возвращением к традиционным советским методам искоренения "буржуазного национализма" и горбачевским обещанием принять "любую формулу", о которой договорятся между собой лидеры двух республик? Вольский считает, что такой шанс был и, упустив его, Горбачев отдал инициативу в руки экстремистов. Сравнивая Горбачева и Андропова, он отмечает: "Михаил Сергеевич чудный, порядочный человек, сильный политик, но слабый государственный деятель. Ему не хватало духу стукнуть кулаком. Когда я обращался к нему из Степанакерта за помощью в кризисной ситуации, он мог в ответ сказать: "Решай сам насчет чрезвычайного положения".

В ноябре 1989 года, безрезультатно завершив свою миссию, А.Вольский возвратился в Москву. Для Центра ее итог был равнозначен политическому фиаско.

К тому времени на национальной союзной карте тревожно мигали уже не только Карабах, а целая гирлянда красных лампочек. В ночь с 8-го на 9-е апреля 1989 года взорвалась ситуация в Тбилиси. Разгон войсками Закавказского военного округа и силами МВД демонстрации сторонников Звиада Гамсахурдиа, требовавших выхода Грузии из СССР и одновременно ликвидации автономии Абхазии, привел к многочисленным жертвам (19 погибших, главным образом женщин, и сотни раненых). Тбилисская трагедия переросла в острый московский политический кризис.