Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция
Шрифт:
Зал зааплодировал. Партийные чиновники растерялись.
«Надо было видеть Пуго в тот момент, когда он услышал слово “оккупация”, — вспоминал Дайнис Иванс. — Пуго содрогнулся, бросил взгляд на трибуну и о чем-то спросил своего соседа по президиуму. Потом лицо его побелело, и до конца речи он сидел, сжав руки, а взгляд его метался от стиснутых ладоней к чему-то невидимому и далекому».
В перерыве подошел к Вульфсонсу и, покраснев от злости, тихим голосом сказал:
— Ты знаешь, что ты только что сделал? Ты убил советскую Латвию!
«Он
— Готово ли молодое поколение латышей выйти на улицу, даже зная, что их станет разгонять милиция?
И сами отвечали:
— Да, готово.
18 июня в Риге собрался пленум республиканского ЦК. Воинственный мэр Риги Альфред Рубикс пригрозил с трибуны:
— Конечный результат может быть только один. И это — социализм, завоеванный кровью. Товарищи члены ЦК, я считаю, что если не будут приняты соответствующие меры, положение в городе скоро станет критическим. В средствах массовой информации происходит что-то недоброе. Но я не хочу конфронтации!
На слова Рубикса откликнулся его боевой соратник — первый секретарь Рижского горкома Арнолд Клауценс:
— В Адажи у нас стоят танки. Пусть будет конфронтация!
Рубикс, самолюбивый городской голова, утверждал, что был в Риге популярнее самого Раймонда Паулса, композитора, известного всей стране. В апреле 1990 года его избрали первым секретарем ЦК компартии Латвии. Альфред Петрович не понимал, что взялся за заведомо обреченное дело. Власть стремительно уходила из их рук. Хозяином в республике становился Народный фронт.
В Латвии на руководящей работе было два типа людей. Одних можно назвать национал-коммунистами, они как бы вынужденно подчинялись Москве. Вот почему многие партийные работники и даже сотрудники республиканского КГБ охотно присоединились к Народному фронту.
Другие преданно служили Москве, продолжая традиции латышских красных стрелков и не позволяя себе никаких сомнений. К таким людям принадлежали Борис Пуго и его выдвиженец Альфред Рубикс, которому суждено было стать последним руководителем компартии Латвии. Для них перспектива свержения советской власти в республике и ее выход из Советского Союза были личной трагедией. Они сами себе не могли признаться в том, что эти идеи поддерживает абсолютное большинство латышей. Ведь в таком случае выходило, что они пошли против собственного народа.
Борис Карлович пришелся по душе Горбачеву. На пятидесятилетие Пуго в 1987 году Горбачев прилетел в Ригу и сам вручил ему орден Ленина. На следующий год, в сентябре 1988-го, забрал его в Москву — председателем комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Эту должность и раньше исполнял выходец
Настроение Борису Карловичу портило то, что он возглавил высший карательный орган партии, когда его власть быстро сходила на нет. Даже потери партбилета уже не так боялись, как прежде, когда это было равносильно катастрофе. Комитет партийного контроля еще мог вызывать на заседания министров, требовать от них отчета, раздавать выговоры. Но партийной власти уже не боялись.
Пуго перевели в Москву в сентябре 1988 года, а в октябре в Латвии собрался первый съезд Народного фронта. Накануне в рижском Межапарке состоялась массовая манифестация, которая показала, что латыши против советской власти. Председателем Народного фронта избрали молодого, но ставшего очень популярным в республике журналиста Дайниса Иванса.
Слова «выход из СССР» еще открыто не звучали, и никто не знал, как восстановить независимость Латвии. Но когда народные депутаты СССР, избранные от Латвии, уезжали на первый съезд в Москву, проводить их на железнодорожном вокзале собрались десятки тысяч рижан с цветами. Они хотели свободы.
После первых свободных выборов в Верховный Совет республики 4 мая 1990 года новые депутаты провозгласили независимость Латвии. Практических последствий это вроде бы не имело: никто Латвию отпускать не собирался. Но внутри республики советская власть рушилась буквально на глазах. Горбачев вовремя забрал Пуго из Риги. По крайней мере Борис Карлович мог поздравить себя с тем, что не он отвечает за происходящее. Впрочем, вскоре ему пришлось вновь заняться латвийскими делами.
Накануне ноябрьской демонстрации 1990 года Горбачев приказал министру внутренних дел Вадиму Бакатину сделать так, чтобы не было никаких альтернативных демонстраций. Бакатин доложил, что запрещать демонстрации нельзя — нет у него такого права. Его ответ присутствовавшим не понравился. Председатель КГБ Владимир Крючков потребовал продемонстрировать силу.
Бакатин сказал ему:
— Вот и покажите. Кто хочет запрещать, пусть свой запрет сам и реализует. Милиция этим заниматься не будет.
Горбачев взорвался, обвинив Бакатина в трусости. После совещания Вадим Викторович подошел к Горбачеву, спросил:
— Кому сдавать дела?
Михаил Сергеевич, не глядя, ответил:
— Продолжай работать! Я скажу, когда сдавать.
Спор на совещании у президента был лишь эпизодом. Отставки Бакатина с поста министра внутренних дел добивались руководители КГБ, а также лидеры компартий Украины, Белоруссии и особенно прибалтийских республик. Они требовали жестких мер против новой власти в республиках, а Бакатин исходил из того, что не надо портить отношения с Литвой, Латвией и Эстонией, потом легче будет с ними ладить.