Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот
Шрифт:
– Вот, вот, за этого голосуйте, - наконец расслышал Сабуров уже давно пробивавшуюся к нему тетку, тычущую пальцем в подполковника.
– Он у нас в жэке выступал - все сразу так четко изложил: не в том, говорит, дело, сколько партий. Сразу видно, академия за плечами! А то сейчас молодых поналезло, про Сталина болтают чего и не было...
Новая сказка о Спящей царевне: юная девушка, уколовшись веретеном, просыпается через семьдесят лет злобной старухой и немедленно начинает брюзжать: у молодежи нашего опыта нет, а они рассуждают, раньше все было, особенно вера...
– ...Никого не
Но то, что люди делают не сговариваясь, действительно почти неодолимо.
Сабуровский гвоздь начал оживать. Стараясь больше ничего не слышать (как бы зажав нос), Сабуров выяснил у возникшего Бобовского, что Шурка, в порядке профориентации, уехал с классом осматривать химкомбинат.
– А вы за Лобачева не голосуйте, - напутствовал Сабурова Бобовский. Мы ничего против него не имеем, но раз он единственный кандидат - надо его катануть!
Ого, какие закулисные силы агитируют против Натальиного воспитанника ("Он хороший мужик, только верит, что людьми можно управлять".)
– А военный коммунист? И этот... с зубом?
– Вы не путайте территориальный округ и национально-территориальный.
Он и не путал, ибо не подозревал об этих разновидностях.
Он брел куда глаза глядят. Надежда, что ему отправляться на эшафот еще не сегодня, пробудила в нем слишком человеческое, бренное начало: ему было неприятно, что в ботинках мокро, и приятно, что не нужно спешить домой стеречь Шурку - жизнь тюремного надзирателя не так уж сильно отличается от жизни заключенного. Ноги принесли его в исторический центр, куда он захаживал, чтобы убедить себя, что живет не в такой уж дыре (дыра возникла вчера, по типовому проекту, а завтра без следа исчезнет).
Белоснежная церковь старой сибирской архитектуры - некий таежный первопроходец сложил на пробу огромную кадушку с колокольней, разукрашивая бока чем вздумается. От многочисленных побелок фантастические орнаменты сгладились, и кажется, что церковь обложена белыми сосисками. Под старинными (значит, не дыра) сводами Гостиного Двора Сабуров вздрогнул от истерического женского вопля: "Не подходите!!! Милиционер, куда вы смотрите?!" С трудом удержавшись, чтобы не шарахнуться, Сабуров уже довольно стойко выдержал радиофицированный громовый глас из "матюгальника": "Гражданин! Прошу отойти в сторону!"
Милиционер стерег очередь, в которой волки по-овечьи жались к стене хоть с одного боку заслониться от чужаков. Головка этой полуверстовой глисты одного за другим извергала удачников, ронявших тугие прыгучие рулончики туалетной бумаги. После грызни за то, чем набить рот, начинают грызться из-за, можно сказать, противоположного, хотя не то оскверняет, что исходит из задних уст, а то, что из передних, и газета для глаз бывает оскорбительнее, чем для задницы.
Но эта давка, эта злоба свидетельствует не о распаде, а о сплоченности: пока все единодушно считают делом чести повесить у себя в сортире бублик промокашки - еще не все потеряно. Вот когда каждый возлюбит что-то свое, не интересуясь вкусом соседа...
Сегодня можно было не опасаться ни павианов, ни бабуинов (Сабуров унижения боялся больше, чем красивой
– А ты держи в кармане опаску, - посоветовал Шурка.
– Он от тебя не ждет, а ты как писанешь его по роже!
Вырастил сыночка...
Но вчера после некоего телефонного звонка Шурка воспрял:
– Суржика посадили!
– завопил он, и Аркаша, сбросив десяток годков, пустился в пляс - неумело, будто на раскаленной сковороде.
– Статья двести двадцать четвертая - хранение, изготовление и сбыт наркотиков, - захлебывался Шурка, - двести двадцать шестая - предоставление жилья в качестве притона и до кучи сто сорок шестая - разбойное нападение: дал кому-то по репе и часы снял. Я давно заметил, у него дома часы везде валяются! Всех заложил - свидетелей было как в Палермо!
– А тебя?
– у Сабурова екнуло сердце.
– Он бы еще одну статью схлопотал за вовлечение малолеток.
И Сабуров впервые за много лет с теплым чувством подумал о государстве и его тюремно-милицейских службах.
– Все так друг друга закладывают!.. Я думал, у наркоманов братские отношения: сначала все тебе откраивают, зато когда подсядешь - еще и за старое бабки начнут требовать. Такое крысятничество! Все кидают друг друга: деньги возьмут, а не принесут, пообещают - не сделают... Никто даже не обижается, все такие!
Такая говорливость - видно, что-то страшное миновало.
– Приходишь в аптеку с поддельным рецептом, а она спрашивает: это кто выписал, Петренко? А вот мы сейчас позвоним ему и спросим. Или безо всяких: Танечка, позвони, пожалуйста, в милицию. И ты - бу-бу-бух!
– с грохотом несешься!
Сабуров вновь почувствовал раздражение против Натальи, избавленной от этих откровений. Притащится с сумой на плечах, включит радио, обольется слезами над какой-нибудь идиотской песней - и давай наполнять кухню чадом, бульканьем, скворчаньем и урывками охать над газетой. А потом отправится пудрить воспалившуюся от сладкого горя и жары экзему. А потом закинется и... Чего ей!..
– Там вообще жизнь - как на фронте!
– восторженно ужасался Шурка. Все время кто-нибудь кидается. Или передозняк, или сварят неправильно... На новой марганцовке сколько народу кинулось! Выпустили новую марганцовку и хоть бы предупредили...
– Надо было написать: Минздрав предупреждает?..
– Но джеферисты все равно долго не живут, - с горьким самодовольством провозгласил Шурка.
– У Кристмаса весь организм разрушен, - с уважением припомнил он.
– Он весь прыщами покрылся, как звездная туманность. На три ступеньки поднимется - и уже надо отдыхать. Он бы теперь все равно не смог мясником работать.
– Его выгнали уже?
– Ну. Обэхээсники потребовали вырезку, а он сказал: идите станьте в очередь. Они говорят: ладно. Директор по-хорошему сказал: лучше увольняйся, в любом случае тебе придется вешать до грамма, а какой тогда смысл? Кристмас знаешь какой хороший - всегда откроит. А когда вмажется - сразу хватает ручку и начинает стихи писать. Когда в Армении было землетрясение, он сразу сто рублей отправил. Он сейчас пошел сдаваться в психушку, но там еще хуже, чем на воле: и двигаются, и торгуют - через медсестер, через передачи... Бесполезняк.