Горбатые мили

Черепанов Лев Степанович

— Горюете, наверное? Не шквалик бы вам — шкалик? Да, на рефрижераторщике кроме присланного такого же немощного, как у нас, напитка еще имелось кое-что. Как?..

«Именинники» присмирели.

— Какой была обстановка?.. — капитан встретился взглядом с Бичневым, упершимся локтями в колени. — На рефрижераторщике бросили якорь и сняли вахты, чтобы попировать, как на земле. Заглотили. А под водой что-то обрушилось. По океану понеслось цунами. У рефрижераторщика якорная цепь — цзинь.

— Погнало его, — кто-то подсказал сзади.

Зубакин

не рвался сюда: уступил просьбе первого помощника.

— О чем это я?.. — сбился. После той ночи долго говорить он не хотел. — М-да, погнало. Верно. Ну что же? Здесь ширь во-оо-н какая. Гони — что такого? А, нет. Рефрижераторщик налетел на «Юрюзань». У нее мы брали питьевую воду возле островов Шумагина.

— Чтобы наши спирт развели.

Кто-то из голосистых, с предпоследнего ряда, намекнул на Зельцерова с Ершиловым.

— Им. Опресненная вода у нас же дорогая, по цене нефти.

Зубакин, помогая Назару, шутил, а все-таки при этом оставался строг.

— «Юрюзань»!.. — повысил голос, чтобы Зельцеров не показывал затылок, повернул бы голову, — она — что, удержалась, ни туда ни сюда. А рефрижераторщик лопнул в подводной части, под ватерлинией. Начал впускать в себя воду, прямо под главный дизель. Дальше все сами видели. На «Юрюзани» тоже заложили за воротник крепенько. Послали одну шлюпку за борт, — она на попа. Взялись за вторую — того чуть лучше: блок заело… Проверь, — бросил боцману, — как у нас?.. Все с самого начала… Бавин? Ты тоже подключись… Держат ли заряд аккумуляторы. Наверно, также Ершилов найдет что опробовать. Движок…

Кок высунулся из своей «амбразуры» — выреза в переборке, собрал морщины у глаз, считая свое обращение отчаянно смелым:

— А чьи ерапланы сюда вызывали?

Зубакин будто обдумывал, то ли делал, и попрекнул:

— Сам не маленький. Разбираешься в опознавательных знаках. Течение же на океане. Крутит в нем, «Ерапланы» наводили на тех, кого отнесло.

— Кто отдал душу?

— Пока еще не собрали всех вместе, не ясно.

— А что слышно про первого помощника?

— Он — да. Вытаскивал людей из кают волоком, вдевал их в спасательные круги и ушел на дно вместе с морозильщиком.

«Пожертвовал собой», — договорил для себя Назар, уже зная, что не посмеет поднять глаза.

К нему все повернули головы. То, что оказалось под силу первому помощнику на рефрижераторщике, словно сделал он сам, и не признать это было нельзя.

Назару хотелось тотчас же отличиться. «Забуду ли о себе, если на «Тафуине» произойдет такое же?»

Варламова Спиридона стармех Ершилов подбил поинтересоваться, что же капитан — живой?

— Пока!.. — как о несуразности сказал Зубакин. — Спьяну неверно оценил обстановку. Не людей спасал, а рефрижераторщик. Под суд пойдет.

Когда все это происходило, в ходовой рубке «Тафуина» благодаря стараниям Плюхина появилась грифельная дощечка с трехзначной цифрой — курсом

на бухту Русскую. Она висела прочно, под лобовым иллюминатором. Ту же цифру на картушке компаса рулевой со сбритой бородой, Николай, подогнал к черточке продольной оси «Тафуина» и держал, не давал ей сдвинуться ни вправо, ни влево. Его рука на контакторе едва покачивалась, чуткая и придавливающая, как отлитая из особой легированной стали.

Восьмой вал

1

Из «гробика» — своего основного места в медленно текущей жизни. — исхудалый Кузьма Никодимыч рассматривал все то же: или линолеум на палубе, или наплывы белой эмали на подволоке.

Кузьме Никодимычу так захотелось увидеть осеннюю, снизу доверху багряную рябину у сломанных деревенских прясел! А то стайку берез! Нет, невозможно! Истосковалась у него душа по обыденному, изболелась — не выдерживала больше, никла. Ни к чему стала жизнь с океанским привкусом.

— Камчатк-аа! — раздалось в коридоре, подобно издревле существующему ликованию завершающих плавание: «Земля!»

Кузьма Никодимыч остался тем же, согнутым в дугу. Камчатка же не только полуостров, а также то, что очень далеко.

— Пожалте! Чем могу? — встретил Серегу.

— Дай, думаю, прошвырнусь и заодно узнаю, известно ли вам, что до берега остается всего ничего. Уже подплываем.

Все иллюминаторы, от края до края, как и раньше, занимали океанские косые блещущие скаты, темные сдвинутые вершины, россыпи белого. Пошатываясь, Кузьма Никодимыч «подгреб» к ним, спаренным, поближе, оперся на залитый водой стол с маленькими бронзовыми клиперами, с фор-брам-стеньгой и оснащенным перекладинами бушпритом.

Серега хотел хоть в чем-нибудь пригодиться Венкиному отцу и не знал, с чего начать, Задернул постель простыней.

— Не сживает вас больше со свету?.. — поинтересовался отношением своего подопечного к вздыбленному океану…

Вдали показались восходящие дымы вулканов.

— Ох!.. Он все оббил мне, — бранливо сказал Кузьма Никодимыч. Услышал — что-то не так у трапа наверху.

Серега приоткрыл дверь.

Из всех кают повыскакивали «производственники».

— Венка тоже не усидел? — Серега поправил на себе стеганку.

— Там! — махнул вверх Кузьма Никодимыч.

Не только на главной палубе, наверху тоже, от кают-компании и до скамьи на шестьдесят четвертом шпангоуте, никто не замешкался. Навстречу Кузьме Никодимычу и Сереге слева рванули каюты «духов», а затем, заметно медленней, дальние.

Что там обычное домино, из синтетики — подделка под кость! Оно не выдерживало экстаза увлекающихся добытчиков, разлеталось на части. Боцман нарезал свое, фирменное. Из толстого алюминия. А поди ты, бросил его. Не посчитался с тем, что могло потеряться. Кузьма Никодимыч покачал головой.