Гордая птичка Воробышек

Логвин Янина

– А ты чего не с Вовкой? – интересуюсь, наливая в тарелку суп. – Мм, вкусно, Тань, – едва не обжигаюсь горячим бульоном, еще не успевшим остыть под двумя слоями полотенец. – Сегодня же вроде пятница?

– Да так, настроения что-то нет, – отвечает Крюкова и утыкается дальше в какой-то детективный сериал, где местом преступления выбран публичный дом. Героини верещат на экране, жмутся друг к другу при виде трупа своей хозяйки, строгий полицейский очерчивает мелом место преступления, а я оглядываюсь на странно молчаливую этим вечером подругу.

– Что-то

случилось? – осторожно спрашиваю, отставляя тарелку. – Знаешь, мне сегодня почему-то Серебрянский звонил.

– Да? – равнодушно выгибает бровь Танька. – Вроде ничего. А что? – тянет руку и хватает с тарелки крекер. Хрустит за щекой. – Что-то говорил?

– Я ничего не поняла, но что-то насчет твоей защиты. На работе толком и не ответишь. Тебя что, кто-то обидел?.. Речь шла точно не о дипломе. Вовка?! – догадываюсь вдруг.

Танька стреляет в меня изумленным черным глазом и недовольно поджимает рот.

– Меня?! Жень, шутишь? – фыркнув, отвечает. – Попробовал бы только! Ты же меня знаешь.

Это верно, знаю. Потому и чувствую перемену не в лучшую сторону в настроении подруги.

– Тогда чего он так грустно сопел в трубку?.. Ну, ладно, Крюкова, не хочешь, не отвечай, – говорю через минуту полнейшей тишины. – Ничего я в вашем любовном тандеме не пойму. Захочешь, сама расскажешь.

Я ухожу из комнаты в общую душевую, здороваюсь с курящими возле окошка девчонками, возвращаюсь, замечаю на столе парующую чашку с чаем и большой бутерброд. Сама Танька вновь за пультом телевизора, с ногами в постели, с вялым интересом следит за развитием событий теперь уже модного ток-шоу.

– О! Спасибо, Танюш! – улыбаюсь я. Сажусь за стол, притягиваю к себе горячий чай и включаю ноут. – Я, конечно, могла и сама, – отпиваю мятный напиток, ежась от холода, принесенного из коридора, стаскиваю с дверцы шкафа старенькую шаль, прихваченную с собой в последний приезд из дому, накидываю на плечи, и благодарю. – Но приятно.

С жадностью изголодавшегося за день книгоеда утыкаюсь в текст:

«– Стой, – хрипло сказал Каллагэн, отступив на шаг. – Велю тебе именем Господа!

Барлоу рассмеялся.

Крест теперь светился лишь чуть-чуть, по краям. Лицо вампира опять скрыла тень, собрав его черты в странные, варварские углы и линии.

Каллагэн отступил еще и наткнулся на кухонный стол.

– Дальше некуда, – промурлыкал Барлоу. Глаза его загорелись торжеством. – Печально наблюдать крушение веры. Ну что ж…

Крест в руке Каллагэна дрогнул и потух окончательно…»

– Жень! – окликает меня девушка, когда я уже с головой погрузилась в дебри кинговского «Жребия», недопитый чай остыл, а в телевизоре лицо известной певицы

зевает в певческом экстазе под финальные аккорды песни.

– Что, Тань?

– А… как у тебя сегодня день в универе прошел? – между прочим спрашивает подруга. – Спокойно?

Я отрываю глаза от ноута и снимаю очки. Пожимаю плечом.

– Нормально, а что?

– Да ничего, – отвечает Крюкова. – Просто я хотела узнать: никто по поводу или без голоса вдруг не повышал? Не выговаривал там чего-нибудь обидного или, может, некрасивого?

Я удивляюсь.

– Да нет, Тань. С чего бы?.. Хотя, знаешь, – признаюсь нехотя, вспоминая свой приход в университет и испуганный взгляд преподавателя, – возможно, кое-кому стоило бы и повысить.

– Да?! – девушка рывком отрывает спину от подушки и упирает в меня взгляд. – Рассказывай! – неожиданно требует.

– А нечего рассказывать, Крюкова, – говорю я. – Просто я сегодня мало того что опоздала на лекцию к собственному куратору, так еще и вместо приветствия проехалась носом к ее ногам. А потом и вовсе позорно уснула прямо на паре. Представляешь, какой стыд? А самое обидное, что София это заметила, и теперь, сама понимаешь, какая ласка и почет меня ждут.

– Что? Выгнала? – ахает Танька.

– Хуже, – вздыхаю я. – Дала выспаться. Правда, оставила за мной почетную уборку кафедры. Но здесь я не в обиде, сама виновата. Ночью спать надо, а не болтаться неизвестно где.

Танька недовольно ворчит и хмурится.

– Ага, как же, сама, – говорит, складывая воинственно руки на груди. – Ты бы еще постриг покаяния, Воробышек, приняла! Если бы этот паразит Люков не обобрал тебя до нитки, то ты бы не блудила по городу, не напугала меня до смерти и не продрыхла бессовестно ленту! Все он, гад, виноват!

– Крюкова, ты с ума сошла! – улыбаюсь я непонятной злости своей подруги. Смотрю с удивлением в дышащее негодованием личико. – Причем здесь Люков, Тань? – спрашиваю. – Во-первых, никто меня не заставлял подходить к нему, я сама напросилась на занятие. Во-вторых, сама отняла у него время. А в-третьих, – заверяю серьезно, – про деньги тоже сама заикнулась. Вот и получила урок. Никто меня за язык не тянул! Да и какая разница, во сколько я пришла домой? – жму плечом. – Ты же знаешь, я все равно бы просидела до четырех за зубрежкой, с моей-то успеваемостью. Так что Люков тут ни при чем.

– Все равно! – упрямо настаивает подруга. – Мог бы и по-человечески отнестись. Ты у нас девчонка симпатичная.

– И только-то? – иронично хмыкаю я. – Ох, Тань, как у тебя все просто…

– Не «ох», а да! – парирует Танька. – Просто! Жаль только, что скрываешь это! Думаешь, я не понимаю, – выдает через минуту вдумчивого созерцания моего уставшего лица, – почему ты не красишься и в одежду глупую наряжаешься? Думаешь, не могу оценить своим женским глазом подругу, когда она возле меня три месяца по утрам в одних труселях да лифчике прыгает?.. Фигушки! Очень даже могу!