Гордая птичка Воробышек
Шрифт:
Качок напрягается и шагает вперед. Сутулит плечи, хмурит брови, но я замечаю, как в его руке под взглядом мотоциклиста предательски вздрагивает сигарета.
– Кто? Может быть, ты? – шипит он, замирая на месте. – Советую не рисковать, Люков.
Двери «Вольво» громко хлопают, выпуская наружу брюнетку. Девушка неуклюже выползает из авто и, переминаясь на высоких каблуках, пищит:
– Эй, ребята, вы чего? Я же пошутила. Самсон, Люк! – девица по очереди оборачивается к парням, виновато хлопая искусственными ресницами. –
«Сама ты дура! И бестолковая, и очкастая!». Я неожиданно злюсь, быстро сгребаю с земли сумку и бочком, бочком, пятясь за серебристую повизгивающую иномарку, пробираюсь к учебному корпусу, отчаянно молясь про себя, чтобы эта троица не запомнила меня в лицо. Родной город с моей историей остался позади, и мне совсем не хочется на новом месте раньше времени обзаводиться недругами. Тем более, когда еще и друзей-то толком нажитых нет. Конечно, никто не говорил, что в огромном промышленном центре будет легче, чем в тихом провинциальном городишке, но надеяться на лучшее так хочется.
Я бегу вверх по пролету, миную коридор, перепрыгиваю с одной лестницы на другую, еще коридор…
– Девушка, нужная вам аудитория находится в восточном крыле здания, третий этаж, от лестницы второй поворот налево.
– Спасибо!
– Это четвертый этаж. Спуститесь этажом ниже. Да не здесь! Вон, в конце тупика лестница, а там повернете направо и по воздушному коридору перейдете в крыло…
– Спасибо!
– Это аудитория № 320-1, а вам нужна триста двадцать седьмая. Вернитесь в центральный коридор и сверните в следующий рукав. Третья дверь по левую сторону.
– Спасибо!»…
– … Дезориентация! – честно отвечаю своему грозному куратору и добавляю: – Извините, София Витальевна. Я немного заблудилась в незнакомом здании в поисках вашей аудитории и свернула не в то крыло. Обещаю больше не опаздывать. Разрешите пройти и занять место?
Женщина вздыхает, еще на секунду задерживает на мне внимательный взгляд, затем милостиво машет рукой в сторону длинных парт, занятых студентами.
– Садитесь, Евгения, – говорит устало, отворачиваясь к доске, – и впредь уважайте чужое время. Расписание лент известно заранее. Вы вполне могли заблаговременно ознакомиться с расположением учебных аудиторий вашей группы. Да садитесь же! – бросает за плечо.
– Спасибо! – звонко отвечаю, прижимаю к груди сумку и бегу вверх по наклонному возвышению, приветливо улыбаясь своим новым сокурсникам.
Ф-фух, пронесло!
– Ныряй ко мне, птичка! – неожиданно машет рукой симпатичный русоволосый паренек, едва я равняюсь с четвертым рядом парт, и отползает по скамье от края, освобождая рядом с собой место. – Меня Николкой Питерским кличут, – представляется шепотом, стягивая на свою половину учебники. Улыбается кривовато. – А тебя, значит, Женькой Воробей?
– Женькой Саблезуб! –
Улыбка нового знакомого из кривоватой расползается в широкую, а карие с зеленцой глаза лукаво щурятся:
– Шучу, амиго, – признается он. – Для близких друзей – Николай Невский, сын папы-атташе при посольстве в Испании. Приятно познакомиться!
Он тычет мне под партой руку, и я с готовностью жму ее.
– Вау! Поздравляю! И что это значит? – тихо вскрикиваю, прислушиваясь к словам куратора: «…неравновесная термодинамика. Реальные технические системы, с которыми имеют дело инженеры, являются неравновесными. А процессы, происходящие в них, – необратимыми…»
– Что? Да, в общем-то, ничего, – пожимает плечом симпатичный студент Невский. – Это значит, что ты мне нравишься и с этой минуты можешь называть меня Колькой. По рукам?
– По рукам! Ты мне тоже нравишься, Колька, – я возвращаю парню широкую улыбку, поправляю на переносице очки, задерживая на нем взгляд, стараясь повнимательней рассмотреть.
Парень тоже долго смотрит на меня. Затем кончики его губ игриво поднимаются, брови взлетают вверх, исполняя соблазнительный вальс.
– Слу-ушай, птичка! Две минуты знакомства, а ты что, уже запала на меня? – выдает Невский предположение, и мне тут же хочется треснуть его по макушке раскрытым учебником. Но он милый, черт возьми! И он мне действительно нравится.
– Дурак! Птички не клюют на крякозяблов! – уверенно заверяю, гордо тыча в твердую грудь пальцем. – А ты типичный крякозябл, Невский, на все сто!
Я бросаю на соседа еще один оценивающий взгляд и решаюсь добавить:
– Краснокнижный. Единственный и неповторимый.
Глаза парня округляются, а указательный палец в картинном жесте приставляется к виску. Эта игра забавляет нас, и он решает продолжить, изобразив на лице чистое удивление:
– Что-о, я крякозябл?! Господа, пустите пулю мне в лоб, я дохну!
– Бесполезно, Невский. Гринпис тебя воскресит и в качестве зомби будет пугать четырнадцатилетних нимфеток!
Я ничего не могу с собой поделать и тихо смеюсь, склонив к соседу голову. Лоб Кольки тут же упирается в мой висок, и я слышу от него в ухо крамольно-пошлое и страшно-веселое:
– Чур тебя, Воробышек! Только не зомби! У меня же на нимфеток не встанет, и от моего позора содрогнется вселенная. Давай лучше вомпЁр, там хоть, в случае чего, клыки показать можно.
Мы вместе прыскаем от смеха, и мне вдруг становится ужасно стыдно, когда я ловлю на себе внимательный взгляд преподавателя.