Гордость и профессионализм
Шрифт:
– Я слышала все, и у меня были подозрения о вас с Беллой, но я никогда не обсуждала это, ни с кем. Не мое дело. И я знаю, ты сделал это из-за нее, не из-за меня, но я благодарна - в любом случае, – она не стала дожидаться моего ответа, просто повернулась и ушла к себе на ресепшн, ведь телефоны докрасна успели накалиться за время ее отсутствия.
Мистер Мейсен так и не появился, но Анжела не двинулась с места, будто бы оценивая ситуацию.
– Ты в порядке? Все еще кажешься сердитым и расстроенным, – спросила она.
– Нет. Я не в порядке. Белла
– Все нормально, – она, казалось, хотела что-то сказать, но закрыла рот, а затем открыла снова. – Я очень буду скучать по Белле. Знаю, ты, вероятно, не хочешь говорить об этом, так что я просто оставлю все здесь как и ранее, – и она направилась к двери. – Хорошо ты Тайлера отделал, кстати, – сказала она немного самодовольно, выходя из помещения.
Анжела был права. Я не хотел об этом говорить, но приятно было уже то, что ее слова шли от сердца.
Я весь день пялился в документы, думая лишь о своей кареглазой девочке и гневе в ее голосе, когда она уходила сегодня утром. В четыре, когда настало время нашего пятничного совещания, я уже не мог вынести всего безумия вокруг себя и быстро ушел из офиса. Я понесся к ее дому, отчаянно желая поговорить.
Уже знакомое чувство слабости захватило меня, когда Белла, наконец, открыла свою дверь. Она была в форме официантки и пыталась дышать как можно спокойнее, заправляя свой каштановый локон за ухо, а затем, скрестив руки на груди и прислонившись к дверной раме, стала так, чтобы я не смог войти в дом. Губы ее были крепко сжаты, будто она пыталась сдержать поток ругательств. Она ждала, когда я заговорю, попытаюсь хоть как-то оправдать свои действия.
– Изабелла… Мне так жаль…
– Оставь извинения при себе, - ответ ее был резок, лишен хоть какой-либо теплоты - это я вырвал тепло из ее голоса.
– Три раза, Эдвард. Три раза я прощала тебе твою эгоистичность, твою самовлюбленность, твои холодные, жестокие слова, и я впускала тебя в свое сердце каждый раз, когда ты приходил извиняться передо мной. Больше я не могу! Не после того, что случилось сегодня, Эдвард, пожалуйста, я не могу больше терпеть… как ты вновь и вновь разбиваешь мне сердце.
Она всхлипнула, и слезинка покатилась по ее щеке. Я самого себя ненавидел… и был столь беспомощен, совершенно неспособен сделать хоть что-то.
– Я люблю тебя и хочу исправить все … пожалуйста, Изабелла…– молил я тихо, отчаянно желая прикоснуться к ее лицу.
– Ты не любишь никого, кроме себя, Эдвард! – бросила она мне, сверкая переполненными гнева глазами. – Ты способен говорить о любви, лишь, когда в очередной раз на коленях ко мне приползаешь! Боже, какая же я дура!
– Нет … НЕТ, ты не дура, Изабелла … ты не просто очередная женщина! Черт возьми, пожалуйста, я прошу тебя, Изабелла, я люблю тебя. Я будто окаменел в кабинете Мейсена, знаю, что должен был сказать больше, требовать большего, но у меня был шок, я был идиотом!
– Ты прав. И я верю тебе, когда ты говоришь,
Я знал, что не заслужил ее понимания. Она продолжала, быстро подтверждая мои опасения.
– И все же… Мне безразличны все твои признания на пороге моего дома, ведь никакие слова не смогут искупить той боли, которую ты мне причинил сегодня, – сказала она. Ее голос был тверд: для себя она все уже решила. Я обидел ее гораздо сильнее, чем себе мог представить.
А чего же ты еще ждал, тупой осел! Что она откроет дверь и бросится в твои объятия?
– Отпусти меня, Эдвард.
О Боже, нет…
– Я не могу, Белла. Пожалуйста, выслушай меня … Я исправлю все…
– Прощай, – тихо сказала она. И дверь закрылась, и звук закрывающегося замка пронзил мой слух… и мое сердце, и мою надежду. Я и до этого момента чувствовал себя разбитым, но теперь боль в груди стала невыносимой… и боль эта питала черную ненависть во мне, ненависть к Тайлеру, к своему отцу, а, в основном, к себе.
– Изабелла! – я ударил в дверь ладонью, вспоминая клятву самому себе, что буду бороться за нее. – Белла! Ради всего, что свято в этом мире … ПОЖАЛУЙСТА, открой эту дверь!
Она игнорировала мои мольбы… Но я никак не мог остановиться.
– Белла! – я все бил руками в дверь, надеясь, что она вдруг откроется. Я запаниковал.
Внезапно дверь распахнулась, открывая моему взору разъяренную Беллу. Она бросилась на меня, толкая, на самом деле пытаясь оттолкнуть:
– Убирайся… к… четовой… матери… с… порога… моей… собственности! Я больше не хочу тебя видеть, Эдвард. УБИРАЙСЯ!
Ее всхлипы становились все более неконтролируемыми, мне умереть хотелось от осознания того, что именно я заставил ее так страдать. И я просто поднял руки в знак поражения, позволяя ей бить меня, не сдерживая злости, злости, которую определенно необходимо было выпустить, которую я, несомненно, заслужил. Удары сменились пощечинами, и я просто принимал их.
Отпусти это, Белла, отпусти… почувствуй облегчение, причиняя мне боль, я заслужил.
– Я отвезла тебя к себе домой, к своему отцу! Я не знала ничего, кроме любви к тебе! И я берегла нашу маленькую тайну… почему этого не достаточно? Почему? – кричала она. Мои собственные глаза наполнились слезами, когда я наблюдал за ее страданием.
– Если бы я мог унять твою боль, Белла, но я не могу. Все что я могу сделать, это заплатить за свои грехи, – ее нижняя губа задрожала, и она прекратила бить меня, подняв пустой взгляд.
– Я больше не хочу быть твоим грехом, Эдвард.
– Ты не мой грех, Белла, ты мой ангел! Мой грех – оставить тебя в момент, когда ты так нуждалась во мне.
И она добила меня, подняв свои опухшие красные глаза и сказав слова, которые разбили мое сердце.
– Я не могу любить тебя больше, – едва слышно произнесла она.