Гордячка
Шрифт:
Нортхэд являлся свидетельством преданности сэра Реджинальда буйной морской стихии. Капитан сумел схватить самую суть необузданной красоты моря, не дававшей покоя боевому задору Бэрренкортов в течение всех последующих веков. Примыкающие к особняку с обеих сторон величественные крылья нависали над бездной, основной блок дома обдувался всеми ветрами, а внизу о массивные валуны неустанно бились океанские волны. Каким бы диким ни казалось место, где стоял дом, бывали моменты, когда ветры стихали, а комнаты с высокими потолками наполнялись солнечным светом.
Рыбацкие суда уже исчезли из виду, когда Сэйбл и братья остановились в мощенном булыжником дворе перед конюшней.
Но поразительная перспектива, открывавшаяся отсюда до самого горизонта, где море сливалось с небом, была захватывающей в своем величии. Высоко в небе боролся с ветром одинокий баклан, навязчивый крик которого заглушался ревом бурунов, рокотавших подобно громовым раскатам.
– Хорошо прогулялись? – спросил старшин грум, появившийся из кладовки и грузной походкой направившийся к ним. – С кобылой не было проблем, леди Сэйбл?
– Абсолютно никаких, Сэм, – ответила девушка, поглаживая бархатистый нос Амуретты, которую затем один из помощников конюха поспешил увести в стойло. – Она не забыла меня.
– Разве вас можно забыть, леди Сэйбл? – с усмешкой заметил седой грум.
Одряхлевший еще в то время, когда Сэйбл и ее братьев на свете не было, в последующие годы Сэм не менялся – подобно кедрачам, росшим прямыми и крепкими на плодородной земле Корнуолла. Ловкость и сноровка старика в обращении с лошадьми остались прежними.
– Мы приехали поесть пирожков, Сэм, – объявил Лайм; он соскользнул со спины Лиллибет и остановился перед грумом, фигура которого напоминала огромный бочонок.
– Вот оно что!.. – протянул Сэм; он подумал о том, что младший сын графа и графини Монтеррей растет отличным парнишкой. Алая куртка и высокие черные сапоги придавали Лайму ореол властности. Конечно, для челяди Нортхэда Лайм всегда был просто озорным малышом, но сейчас было видно, что за время, проведенное в Лондоне, он здорово подрос.
– Куин Стивен утром доставил свежую сельдь, – пояснил Нед, положив руку на плечо брата. – Остается лишь надеяться, что Перри приготовил достаточно снеди, чтобы накормить нас всех.
– К сожалению, вам придется кое с кем разделить трапезу, – сообщил Сэм, и его кустистые седые брови неожиданно сошлись на переносице.
– Что ты хочешь этим сказать, Сэм? – удивилась Сэйбл.
– Да приехал этот бездельник из Блэкберн-Холла, – без обиняков заявил грум. – Прибыл минут десять назад, и я уверен, что ее милость попросит его остаться. Он опять безжалостно гнал своего прекрасного мерина через поля, – добавил Сэм, и в его голосе послышалось неодобрение, ибо он судил о людях в зависимости от того, как они обращались со своими лошадьми.
– Уайклиф Блэкберн? –
– Угу, сам молодой хозяин.
Сэйбл и Нед обменялись многозначительными взглядами.
– Пожалуй, следует переодеться перед обедом, – наконец промолвил Нед. – Лайм, хорошенько умойся, перед тем как сойти вниз. У тебя такой вид, будто ты побывал в свинарнике Нэта Клауэнса.
Лайм не стал спорить и быстро удалился, решив, что лучше прислушаться к совету брата, чем подвергнуться упрекам матери. Сэйбл и Нед медленно пошли следом за ним.
– Стоит ли делать такое страдальческое лицо, словно наступает конец света? – укорил Нед сестру с обезоруживающей улыбкой, в которой сквозило обаяние, присущее всем Сен-Жерменам.
Сэйбл улыбнулась в ответ, и на щеках ее появились ямочки. Глубоко вздохнув, она посмотрела на волнующееся море, словно там можно было укрыться от неприятностей.
– В Лондоне меня постоянно донимал своими ухаживаниями Дерек Хэверти, но уж лучше он, чем Уайклиф Блэкберн! – Она невольно содрогнулась, и Нед тут же взял ее за руку.
– Ты прекрасно знаешь, что родители не собираются отдавать тебя за него. К тому же он еще не выразил своих намерений с полной ясностью.
– Может быть, ты и прав, – согласилась сестра, хотя в глубине души знала, что Уайклиф добивается ее, чувствовала это, несмотря на отсутствие опыта общения с мужчинами.
Сэйбл пробирала дрожь, когда она думала об Уайклифе; пащенок покойного сквайра Блэкберна казался ей более ненавистным, чем десяток Дереков Хэверти. По крайней мере Дерек был безобидным и даже забавным, а его стихи – искренними и в какой-то степени подкупающими. А вот Уайклиф Блэкберн с его бегающим взглядом и нездоровой бледностью лица представлялся просто омерзительной личностью.
По правде говоря, Сэйбл совсем забыла о его существовании за долгие зимние месяцы, проведенные в Лондоне, и его неожиданное появление в Нортхэде испортило ей настроение. «Дай Бог, чтобы мать не пригласила его остаться погостить!» – подумала девушка, когда они с Недом наверху разошлись по своим комнатам.
Тяжелые портьеры в ее спальне были раздвинуты, и в комнату вливались потоки солнечного света. Уходящий к линии горизонта океан был темно-голубой. Выбросив из головы мысли о незваном госте, Сэйбл подошла к окну, чтобы насладиться видом, приводившим ее в восторг в любое время года.
Августовский ли туман и юго-западные шквалы, темная завеса зимы или великолепие корнуолльского лета – Сэйбл было все равно, какая стихия царит за толстыми каменными стенами Нортхэда, ибо каждое время года имело свое особое очарование.
– Ага, я так и знала!
Сэйбл, вздрогнув, обернулась и увидела Люси Уолтерс, нетерпеливо вышагивавшую по полированным половицам.
– То ли глядя на улочки Лондона, то ли на дикие берега Корнуолла, леди Сэйбл, но вы всегда проводите время у окна! Спускайтесь же на землю, девушка. Да сбросьте эту пропахшую конским потом одежду. Обед готов, и вас ждет гость.