Горец I
Шрифт:
Рамирес рванулся с места и полетел, подымая тучи брызг, по полосе воды, облизывающей пляж.
— Я чувствую его! Я слышу!.. — закричал Конан и побежал следом.
Легкое гибкое тело стелилось по воздуху, не ощущая собственного веса, словно его несла вперед неведомая сила.
Конан и Рамирес прошли по изнывающему от зноя лугу и, миновав поросший вереском и тоненькими чахлыми кленами холм, углубились в прохладный полумрак леса. Миллиарды листьев плотным занавесом закрывали солнце, не давая ночной прохладе и сумраку уйти из-под их мягкой тяжелой защиты. Ковер из густой травы
— Сегодня ты узнаешь, каким ты стал воином.
Он приставил клинок к груди Конана. В один миг клеймора оказалась в руке шотландца и отразила нападение. Еще один выпад, зазвенела сталь, и Конан вновь застыл в стойке, готовый встретить новые атаки. Его ничего не выражающие глаза смотрели куда-то вдаль, за Рамиреса, как будто его вообще не было.
— Очень хорошо, — испанец тоже встал в стойку.
Его тонкие усы приподнялись, обнажая ряд ровных зубов.
Еще раз описала восьмерку древняя катана, пытаясь достать тело Конана, но клеймора успела перехватить последний взмах.
— Отлично. Ты просто молодец, — восторженно произнес Рамирес, останавливая руку над головой.
Улыбка появилась и на губах шотландца. И тут же Рамирес превратился в грозовую тучу, сверкающую молнией меча. Сталь заплясала в воздухе молниеносными разрядами, и Конан снова провалился в бездонную пустоту боя.
Но вдруг что-то произошло. Седая туча блеснула последней вспышкой, которая, встретившись со вспышкой клейморы, растворилась. Голубое лезвие выпало из рук Рамиреса, отлетая в сторону, и испанец упал рядом с ним в заросли папоротника.
Меч Конана лег на его грудь, касаясь острием подбородка. Рамирес замер, но в его лице не было ни страха, ни удивления. Ничего. Оно было таким же, как и всегда, когда он разговаривал с Конаном, словно они все еще продолжали неоконченный разговор. Он лежал на земле и ждал, чувствуя, что его собеседнику предстоит ответить на сложный вопрос.
Напряжение в руке Конана возрастало с каждой секундой.
Мак-Лауд увидел, что его учитель находится во власти одного страшного человека, сжимающего в руках меч. Кто он, этот человек?
Конан вспомнил все, что произошло с тех пор как пришел Рамирес, как тот стал его учителем — и понял, что готов отдать за него жизнь. Поэтому надо было что-то делать, чтобы сейчас спасти испанца.
Черты лица убийцы… Знакомые… Кто же он, этот человек?
Но разве это так важно, кто он? Если нужно просто уничтожить его и его смертоносную сталь, которая, становясь все тяжелее, стремится упасть…
И поэтому Конан подошел и опустил клинок на шею этого человека. Убийца из деревушки Глен-Финен умер. И родился Конан Мак-Лауд.
— Вставай, мой добрый брат, — произнес он, помогая Рамиресу подняться.
Сутулый парнишка принял поводья из рук Конана и отвел коней в просторное стойло.
— Дай им отборного овса. Слышишь, отборного!
Рамирес бросил вслед своим словам серебряную монетку. Паренек ловко поймал ее и, улыбнувшись, отправил в складку одежды под поясом.
— Не понимаю, Конан,
Он пристально всматривался в лица проходивших мимо людей.
— Это ведь ярмарка, Рамирес, — Мак-Лауд сиял, различая в разноцветной толпе бордовое платье своей ненаглядной Герды. — Неужели у вас в Испании… То есть у вас в Египте…
— У нас в Испании… — Рамирес неопределенно хмыкнул. — Наверное, есть… Конечно есть! Просто я не очень люблю эти шумные сборища, — и, встрепенувшись, словно только что проснулся, произнес: — Да! Герда же очень хотела побывать тут. Тогда все ясно.
Они прошли между рядами съехавшихся сюда со всей округи торговцев и покупателей, между импровизированными столами и гружеными повозками.
— Герда очень хотела побывать здесь, — повторил Конан.
Дорогу им преградила шумная группа, следящая за представлением, устроенным бродячими менестрелями и трубадурами. Играя на лютнях и дудочках, в сопровождении больших армейских барабанов артисты пели издевательские стишки об английском короле и его окружении. Зрители весело приплясывали вместе с ними, пытаясь повторить припев липнущей к языку мелодии.
Рамирес прошел сквозь толпу и лениво бросил мелкую монетку к ногам поющих.
— Ты что, интересуешься политикой? — удивленно спросил его Конан, продолжая оглядываться на артистов, когда они выбирались из балагана.
— Нет, — Рамирес покачал головой. — Просто они хорошо играют. Мне понравилась их музыка. А тебе?
— Хм… Меня не интересует ни то, ни другое.
— А что тогда? — Рамирес прищурился. — Герда?
— Конечно, Герда! Я давно хочу тебе сказать, брат… Я хочу иметь семью.
— Мы не можем иметь семью, — покачал головой Рамирес.
— Почему?
— Семья останавливает мысль. Ты тогда не сможешь быть воином, — твердо сказал испанец.
— Нет. Я не могу ее оставить. Она будет несчастна.
— Она все равно будет несчастна.
— Она будет счастлива, когда у нас появятся дети…
Рамирес взял его за руку, останавливая, и тихо сказал:
— У бессмертных не может быть детей.
— Но что я… — Конан вдруг почувствовал, что земля под его ногами закачалась, и тихим испуганным голосом спросил: — Что же я смогу сказать ей?
Он взглядом указал на приближающуюся к ним девушку.
Герда подошла к ним и, опустив на землю мешок, в котором что-то трепыхалось, обняла Конана за шею. Тот подхватил ее на руки и принялся быстро кружить. Девушка громко завизжала, и Конан поставил ее на ноги.
— Они будут жить у нас, — она указала на копошащийся мешок. — Подождите меня где-нибудь неподалеку, пожалуйста. Я пойду купить себе новое платье, ведь сегодня праздник.
Герда двинулась к воткнутым в землю рогатинам, на которых висели разнообразные тряпки. Навстречу ей из-за большой телеги с криком и улюлюканьем внезапно выбежала ватага мальчишек, одетых в огромные, висящие на них мешками отцовские рубахи и сползающие на глаза шлемы. Облепив Герду со всех сторон, они стали кружить вокруг нее, вскидывая вверх деревянные мечи и копья. Девушка, улыбаясь, подняла руки вверх, понарошку сдаваясь в плен на милость победителя.