Горелом
Шрифт:
В голове тупо и тяжело пульсировало.
* * *
В округлом зале, занимавшем все поперечное сечение башни, толклось совсем немного людей. Стрельчатые окна наверху пропускали свет строго очерченными потоками, и каждый из них в определенное время суток лучше всего освещал только одну картину на стене. Сейчас это был некий герой в бронзовом шлеме. Но зрители столпились у другого холста, где на небольшом, темном полотне скорчился среди камней угрюмого вида человек. Весьма неприветливая картина. Мало кому нравится, но всегда привлекает внимание.
—
— Душу ищет. Ведьма его душу скрала и запрятала в камнях, а потом сверху замок возвели и тысячу башен, чтобы обмануть того, кто за душой придет.
— Говорят, завладевший душой первого горелома, сможет кого угодно заставить полюбить себя.
— Не душой, а сердцем! Стоит предъявить заколдованное сердце своей пассии, и она не сможет тебя отвергнуть.
— Да оно уж усохло за века, что там предъявлять? — среди любителей легенд всегда находятся скептики. Вот сам факт наличия магии в чьей-то душе или сердце их не беспокоит, а его сохранность — пожалуйста!
— Ой, а я слыхала, что ведьма душу горелома с собой в могилу забрала вместе с кучей сокровищ! Надо только правильно угадать самую первую башню.
— Да тут почитай в каждой что-нибудь сыщется. В одной из башен точно схоронен выкуп за Невезучего герцога.
— А еще где-то по замку скачет золотой олень и летает золотая птица. Птицу нужно ловить на икру лунной рыбы, а чем приманить оленя — не знаю…
Нарисованный человек на старом полотне не желал сокровищ. Он, опустив голову, тяжело опирался на крестовину меча, косо вонзенного между скальными обломками. Безразличный ко всему, погруженный в собственные думы.
— Где-то я такой клинок уже видел.
— У егерей. У них кинжалы похожей формы, только размер меньше. Это традиция.
— Постойте… — кого-то в очередной раз запоздало осенило провести параллели. — Значит, егеря — наследники первого горелома?
— Он был охотником на нечисть. Так что в каком-то смысле — да. Егерям — компактную версию меча, гореломам — проклятие.
— Тоже компактное?
Гурьба посетителей потихоньку переместилась в сторону, изучая остальные картины и обмениваясь новыми способами быстрого обогащения за счет мифических Замковых сокровищ. За спиной усталого владельца меча зыбко и вечно тлел горизонт, обозначая мертворожденное утро. Даже освещенное солнцем, полотно оставалось темным.
Перед картиной задержалась только коротко стриженная девушка, показавшаяся Яну поначалу подростком. Она стояла, сцепив руки за спиной, и уставилась на картину, словно в окно. Не рассматривая полотно, а глядя внутрь. С печальной серьезностью.
— Они не хотят…
— Что? — машинально отреагировал Ян, не сразу сообразив, что девушка просто думает вслух. Но теперь он привлек ее внимание.
— По преданию любой из гореломов может снять свое проклятие, если спустится вниз и вернет свою душу, — девушка посмотрела искоса. — Вы слышали, чтобы кто-нибудь из них пытался это сделать?
Сам не зная с чего, Ян поддался на провокацию:
— Если б все было так просто, то разве остались
— А вы думаете, что каждый из них действительно мечтает снять свое проклятие?
— Любой нормальный человек захотел бы избавиться от такого дара, — Ян вдруг не без удивления осознал, что уклонился от прямого и однозначного ответа.
— Вы считаете их нормальными? — собеседница повернулась, глядела теперь уже прямо и испытующе. Глаза у нее были большие, прозрачные, но темные. Как глубокая вода.
— А вы — нет?
— Думаю тем, кому приходится вести подобный образ жизни, трудно сохранить душевное равновесие.
— У них же нет души… — Ян криво усмехнулся. — И вообще, это всего лишь легенда.
— Зачем гореломам возвращать себе душу? Чтобы позволить себе любить, не опасаясь погубить? Чтобы страдать, как все? Переживать, отчаиваться, верить? Гораздо проще считать это легендой. Избавляет от необходимости что-либо менять.
— Некоторые вещи невозможно изменить или отменить. Даже у обычных людей желание сберечь своих близких часто приводит к несчастьям. Особенно для тех, кого они так берегут.
— По-моему, все равно стоит сражаться за того, кого любишь. Вопреки обстоятельствам и проклятию. И у вас получится защитить его от любых бед. И в первую очередь от себя самого.
— Скажите это родителям, чьи дети умирают в хосписе.
— Я не скажу им это, — строго возразила девушка, резко выпрямившись и окатив Яна еще больше потемневшим взглядом. — Потому что им уже не нужны слова, а еще потому, что им это известно лучше меня. Они ведь не страшатся любить тех, кто обречен.
— Вы либо слишком наивны, либо… — «идиотка» перехватил на выдохе Ян едва не соскользнувшее в раздражении слово.
— Либо? — она чуть приподняла уголок брови. Услышала?
— Вы понятия не имеете о чем говорите.
— Не обижайтесь, но про вас я могу сказать то же самое.
Ян чувствовал, что вскипает. Голова болела все сильнее, а еще эта упрямая пигалица спорит с ним о сущности гореломов. И чего он вообще ввязался в этот дурной разговор?
Светловолосый, мосластый человек в вязаном свитере с кожаными заплатами на локтях, что топтался возле соседней картины и делал в пухлой тетради короткие заметки, уже некоторое время с любопытством прислушивался к разговору и, не выдержав, вмешался:
— А я бы сказал, что это замкнутый круг. Зачем гореломам душа, если они не испытывают неудобств от ее отсутствия? А если они страдают, то значит, душа у них уже есть и ее поиски бессмысленны.
Ян с девушкой переглянулись. Сказанное сбило гневный накал с обеих сторон, ссора угасла, толком не начавшись. Человек в свитере широко улыбнулся, сунул тетрадь под мышку и приблизился:
— Простите, что влез без спросу, но уж больно тема занятая… Вы напрасно считаете, что охотников разгадать тайну башен не находилось. Желающих спускаться вниз, на поиски хватало во все времена. Большинство не душу, конечно, хотели раздобыть, а сокровища. Даже я, грешным делом, не удержался…