Горение (полностью)
Шрифт:
– Ну как?
– спросил Попов.
– Отвергаете показания носильщика?
– Может быть, он прав, я запамятовал, вероятно...
– Распишитесь в таком случае, что с показаниями носильщика Ловиньского согласны... Или не согласны?
– Да какое это имеет значение?
– Бах пожал плечами.
– Если он так говорит, значит, так и было.
– Прекрасно. Теперь откройте чемодан.
Бах открыл крышку и отступил: там, рядком уложенные, лежали оболочки бомб.
– Что, испугались? Железки и есть железки. Или сапожнику известно,
– Вы сами это подложили! Здесь подложили!
– крикнул Бах.
– Почему убрали понятых?!
– Ну вот и заговорили, - удовлетворенно протянул Попов.
– Просто как адвокат... Извольте занести протест арестованного в протокол, господа. Распишитесь под вашим протестом, Бах.
– Рученьки трясутся, - рассмеялся Павел Робертович.
– Раньше еще куда ни шло, легкий мандраже, а теперь колотун, Игорь Васильевич, словно пациент попал в охрану после большого похмелья-с!
– Он трезвенник. Господа революционеры почитают хлебное вино средством для бесстыдного оглупления трудового люда. Так, бедолага? Так, так, я ж ваши речи знаю, слушал... Дайте ему, Павел Робертович, показания Микульской.
– Читай, Бах, - сказал Павел Робертович, подвинув арестованному протокол.
– Читай сам, а то решишь - обманываем...
Бах не сразу понял те слова, которые были занесены в протокол опознания вещей, подписанный Микульской. Он зажмурился на какое-то мгновение, потом прочитал снова: "То, что в кожаном маленьком чемодане фирмы "Брулей и сын" находятся три бомбы-самоделки, мне было неизвестно, потому что этот чемодан мне был передан незнакомым человеком, сказавшим, что за ним гонятся. Он просил сохранить чемодан в моей квартире. Записано по моему утверждению верно. Микульска".
Бах хотел было перевернуть страницу, но Павел Робертович папочку у него из рук легко выхватил:
– Хорошенького понемножку! Попов докурил папиросу и сказал:
– Подписывайте, Бах, подписывайте свое показание: "То, что в чемодане бомбы, не знал". Не вывернешься, загнали в угол, господа социал-демократы...
– Я не буду подписывать ни строчки, - ответил Бах.
– Пусть мне устроят встречу с Микульской.
– Придет время - устроим, - с готовностью пообещал Попов.
– Можете, конечно, не подписывать. Тогда нам снова придется пригласить понятых, и они в вашем присутствии подпишут то, что отказались подписать вы.
В голове Баха тяжело ворочался страшный глагол "подпишите". Попов произносил его ласкающе, будто гурман осматривал кусок мяса, прежде чем отправить в рот.
"Она подписала страшное признание, - думал Бах лихорадочно.
– Она напутала так, что не выпутается! Какой человек? Почему подошел к ней? Откуда он знал ее? Наши бы сказали мне про бомбы! Какие бомбы? Уншлихт не мог не сказать: он же доверяет мне!"
– Я могу написать только одно, - сказал наконец Бах.
– Я могу написать, что бомбы мне предъявили в отсутствие понятых...
– Пожалуйста, - сразу же согласился Попов.
–
– А почему вы так сразу и согласились?
– спросил Бах растерянно.
– Да потому, что ваш резон справедлив. Что ж мне - драться с вами?
Бах написал объяснение. Попов внимательно прочитал его вслух:
– "Бомбы в чемодане я увидел в то время, когда понятых в комнате уже не было". Прекрасно. Только справедливости ради добавьте и следующее: "При мне сотрудники охраны бомб в чемодан "Брулей и сын" черного цвета, малого формата, новый, не прятали". Это правда или нет? Мы при вас бомбы не прятали?
– Нет, не прятали.
– Правду написать можете?
– Разве так непонятно? И так все понятно...
– С меня форму спрашивают, Бах! Мы ж порядка хотим достичь в империи! А порядок без тщательного оформления документа невозможен.
– Я иначе напишу.
– Пожалуйста, - равнодушно согласился Попов, но п о д б р о с и л: Только чтоб ясно было, о чем идет речь.
Бах написал: "После того, как понятые ушли, мне предложили открыть чемодан, и там я увидел бомбы".
– Ну-ка, вслух, - попросил Попов.
– Как это на слух, в военно-полевом суде будет звучать?
Бах почувствовал, как его начало трясти: военно-полевой суд означает виселицу. Расстрел в лучшем случае.
– Ну-ну, смелей, Бах!
– усмехнулся Попов.
– Что вы кадыком елозите? Читайте! Имейте в виду: от того, как э т о ваше показание будет звучать, многое зависит, о-о-очень многое! Я могу вынести на суд показание носильщика про то, что вы, именно вы несли чемодан с бомбами, а могу это показание ошельмовать другим, которое опровергнет первое: нес чемодан сам носильщик. А могу и вовсе это показание обойти молчанием. Коли я докажу, что вы несли чемодан, - веревка вам обеспечена, в крае военное положение, Бах, нам не до шуток.
– Показанию одного извозчика не поверят!
– Носильщика, носильщика - ишь как разволновался, - заметил Павел Робертович.
– Извозчик против тебя не показывал.
– Против вас Микульска показала, - лениво заключил Попов, - прочитайте ему то место.
– Нет, я сам хочу прочитать, - возразил Бах, откашлявшись, голос сел, звучал глухо.
– Пожалуйста, - согласился Попов.
– Пусть он прочтет, Павел Робертович. Дайте ему листок.
"В о п р о с: Кто нес опознанный вами чемодан, принадлежавший неизвестному вам господину?
О т в е т: Мне помогал его нести мой спутник.
В о п р о с. Как зовут вашего спутника?
О т в е т: Его зовут Ян Бах.
В о п р о с: Что вы о нем можете сказать?"
Ответа на этот вопрос Баху не показали, и он понял, что тонет, тонет.
– Итак, - подстегнул его Попов.
– Написали? "В моем присутствии бомбы в чемодан сотрудники охраны не клали". Что-нибудь мешает? Хотите заменить слово?
Бах написал фразу, продиктованную Поповым, расписался, посмотрел на полковника затравленно.