Горение (полностью)
Шрифт:
Такого Милюков не ждал, вилка в руке дрогнула.
– Как вас понять?
– Так, как я сказал... Ваша аграрная программа, по которой часть земель будет отчуждена крестьянам - с выкупом, понятное дело, помещикам, - меня не пугает. Это, как я понимаю, главный пункт расхождений между вами и Горемыкиным, не так ли?
– Горемыкин - пустое место, Дмитрий Федорович, разве вы его в расчет берете?
– А кого вы берете в расчет?
– Того же, кого и вы.
Трепов решил настоять на
– А кого, с вашей точки зрения, мы берем в расчет?
– Столыпина, - ответил наконец Милюков.
– Разве вы не его имели в виду?
Добившись ответа, Трепов продолжил, словно бы Милюков п р о б р о с и л мелочь:
– Согласны ли вы, Павел Николаевич, чтобы облегчение крестьянской участи, то есть передача части земель мужику, было провозглашено государем, или полагаете, что только Дума вправе принять такой закон?
– Я полагаю, что милость, данная крестьянству из рук государя, поможет успокоению страны, Дмитрий Федорович.
Трепов откинулся на спинку кресла: Милюков в кармане. Хорош либерал! Ишь, глазами сияет, недоносок, видит себя в Зимнем, не иначе! Дай только время, я тебе покажу кадетскую свободу! На Акатуе у меня сгниешь!
Трепов налил мадеры до краев.
– За вас, Павел Николаевич, за то, что вы принесли с собою русскому обществу! Ваш ответ высокопатриотичен и продиктован заботой о будущем нашей отчизны. Благодарю вас!
Чокнулись, помочили губы.
– А теперь мой вопрос, Дмитрий Федорович.
– К вашим услугам.
– Угодно ли будет государю даровать всеобщее избирательное право?
– Бесспорно.
– За вас, - поднял бокал Милюков.
– За то, что вы приносите с собой русскому обществу! Чокнулись. Губ не мочили.
– Народ ждет конституции, Дмитрий Федорович. Можно надеяться на то, что государь подпишет основной закон, представленный на его благоусмотрение Думою?
– Сначала нужно составить такой закон, Павел Николаевич. Составить в новых условиях, в обстановке всеобщего доверия.
– Значит, самая идея конституции не отвергается?
– Приветствуется. Государь готов даровать конституцию подданным.
– Амнистия?
– Нет. Государь никогда не простит цареубийц. Это позволит революционерам творить свое мерзкое дело безнаказанно!
– Дмитрий Федорович, вы не правы! Амнистия, дарованная государем, лишь укрепит престиж монархии! Народ возблагодарит за это царя. У кого поднимется рука на освободителя?!
– Александра Второго, освободителя, убили, Павел Николаевич.
– Но то было иное время! Сейчас народ измучен революцией! Культурные слои хотят спокойствия и тишины! Поймите, именно престиж самодержавия поможет нам, нашей партии вести работу по изоляции крайних групп, мы откроем
– Я не могу этого сделать, хотя ваши доводы искренни и лично я могу вас понять. Я тем не менее реально мыслю, Павел Николаевич, я не хочу сулить невозможного...
– Отмена военного положения?
– Сложный вопрос. Совладаете с эсерами? С социал-демократами? От этого будет зависеть все.
– С социал-демократами я смогу договориться. Плеханов занял вполне благоразумную позицию, он пользуется в партии авторитетом, он повернет своих единомышленников на верный путь. Я уже писал об этом, я с похвалой отозвался о его нынешней позиции.
Трепов ничего не сказал, загадочно улыбнулся, достал из кармана записную книжечку, пометил что-то, вырвал листок и протянул Милюкову:
– Как вам?
Павел Николаевич прочитал:
"Состав министерства доверия:
Премьер - член ЦК к. д. партии Муромцев.
Министр внутренних дел - Милюков или Петрункевич.
Министр юстиции - Набоков или Караваев.
Министр иностранных дел - Милюков или Извольский.
Министр финансов - Герценштейн.
Государственный контролер - Шипов.
Военный, морской и министр двора - по усмотрению Е. И. Величества".
Милюков ответил не сразу, должен был справиться с охватившим его волнением. Достал свой карандаш, следом за фамилией "Шипов" каллиграфически вывел "Гучков", протянул Трепову.
– Сработаетесь?
– удивился Дмитрий Федорович так, словно кабинет уже утвержден.
– Он ведь со Столыпиным, во всем с Петром Аркадьевичем.
– Ради вхождения в кабинет Гучков поменяет ориентацию.
– Полагаете? Отчего?
– Слишком молодой политик, слишком эмоциональный человек, слишком проломистый купец. Трепов рассмеялся:
– Исчерпывающая характеристика!
Трепов написал Милюкову свой личный телефон, в спальню, и просил звонить в любое время дня и ночи.
– Я верю, что кабинет будет утвержден на этих днях, ждите от меня вестей.
– Что-то я в добрые вести разучился верить, - откликнулся Милюков.
– Тем не менее жду. Мой телефон записать?
– Ну, вас найти нетрудно, вы теперь фигура, это я в тени, - улыбнулся Трепов.
– Я ваш телефон знаю, Павел Николаевич, он в справочной книге уже распубликован...
На прощание Милюков сказал:
– Я, увы, привык к нашим опозданиям, привык к тому, что мы всегда пропускаем нужный момент, размышляючи вместо того, чтобы действовать, и посему оптимизм ваш и убежденность в скором решении н а ш е г о дела - сущий бальзам на сердце.