Горевестница
Шрифт:
Звонок раздался в тот самый момент, когда Катя затянулась в последний раз.
Тлеющий огонек добрался до фильтра и слегка обжег пальцы. Дым тоже оказался горячим, резанул по губам, заставил инстинктивно облизнуться.
Звонок повторился.
Катя бросила окурок в чашку с остатками кофе, которую использовала в качестве пепельницы, и взялась за трубку.
– Алло?
Она старалась говорить как можно спокойнее. Не хотела, чтобы на том конце телефонного провода
– С каждым разом у тебя получается все лучше и лучше.
Катя никогда не видела эту женщину с таким приятным, глубоким голосом. Никогда не встречалась и не хотела встречаться. Но она отчетливо представляла себе ее.
Высокая, довольно крупная, но при этом – изящная. Широкие бедра, тонкая талия, довольно большие плечи, не массивные, делающие ее похожей на метательницу молота, а просто кость такая. Лицо круглое, но не простоватое. Твердые скулы, узкие губы, небольшие, очень темные глаза, маленький нос. И брови вразлет черные, длинные. И пышная копна вьющихся черных волос.
– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – прошептала девушка.
– Ты же знаешь, что не могу.
– Почему?
Сколько раз она задавала этот вопрос: пять? Десять? И поражалась терпению собеседницы: женщина всегда отвечала одними и теми же словами, с одной и той же интонацией – спокойно и немного грустно.
– У тебя талант, Катерина.
Нам нравится, когда нас хвалят.
Теплые слова заставляют улыбаться…
Иногда мы не в силах отличить похвалу от лести. Иногда цель нашего существования – жажда признания. Мы забываем обо всем и посвящаем свою жизнь поиску теплых слов. Неважно от кого – раз хвалят, значит, признают. Иногда слова заменяют мир. Становится не важным, кто ты на самом деле. Ты не видишь себя со стороны. Ты просто слушаешь слова и веришь им.
Становишься рабом теплоты.
Но бывают мгновения, когда хочется убить человека, признавшего твой талант.
И хочется убить себя.
– Как прошел день?
Мама сидела за маленьким столом на маленькой кухне и читала принесенные с работы бумаги. Видимо, завтра опять отчет. Или представление проекта. Или доклад. Или… Владелец небольшой частной фирмы, в которой работала мама, был помешан на бумагах. Ему бы следовало родиться в семье преуспевающего бюрократа, закончить престижный институт и до конца дней перебирать никому не нужные папки в каком-нибудь никому не нужном министерстве, надуваясь спесью от собственной важности. Но судьба распорядилась иначе. Вырос он в обычном московском дворе, дорогу наверх прогрыз себе сам, мужиком был хватким, деловым, и тяга к бумагомарательству оставалась едва ли не единственным его недостатком. Даже самый простой доклад он требовал оформить в письменном виде,
– Ты выглядишь расстроенной.
– Устала, – слабо улыбнулась Катя, включая электрический чайник. – Сделать тебе чай?
– Да.
Мама снова погрузилась в бумаги.
Они до черточки, до жеста походили друг на друга: мать и дочь, сидящие за столом, над которым нависала дешевая люстра с пыльным пластиковым абажуром. Худые, стройные, у обеих прямые темные волосы, только мама стриглась довольно коротко, а у Кати каре до плеч. Обе узколицые, большеглазые. Только у мамы морщинки. И взгляд чаще всего усталый. Трудно одной тянуть семью.
– Как дела в школе?
– Нормально.
– Выпускной класс, – пробормотала мама, – надо хорошо учиться.
– Я помню, – ровно произнесла девушка.
О том, что начался последний школьный год, мама повторяла едва ли не каждый день. Начиная с июня. Все каникулы испортила. «Я не смогу платить за твое образование, надо стараться самой». А с началом занятий эта мантра стала основным законом. «Ты совсем не занимаешься! Ты слишком много времени проводишь с друзьями! Пойми, конкурс на бесплатные места огромный!»
Катя не винила маму, понимала, что она заботится о ней, беспокоится о будущем дочери, но иногда, когда забота плавно перетекала в придирки, девушка не выдерживала.
– Где была?
– Гуляла.
Мама бросила взгляд на часы – половина десятого – нормально, как раз то время, о котором они договаривались.
– Уроки сделала?
– Конечно…
Тихий семейный разговор, венчающий тихий семейный вечер, оборвал телефонный звонок. Мама сняла трубку, заулыбалась:
– Геннадий, здравствуй. – Машинально поправила прическу. – Ты вернулся?
Катя молча взяла кружку с чаем и направилась в свою комнату.
Мама еще не старая, ей нужен друг. Лучше всего – постоянный друг. А лучше-лучше всего – муж. Маме плохо одной. Но при этом она никогда не приводила знакомых мужчин домой. Пообещала себе и Кате, что познакомит дочь только с «серьезным вариантом», и держала слово.
И за эту твердость Катя была маме бесконечно благодарна.
– Сегодня? Ну, дорогой, если ты заедешь…
Девушка закрыла дверь в комнату, сбросила тапочки, забралась с ногами на покрытый пледом диван, забилась в уголок, сделала маленький глоток обжигающе горячего чая. Посидела, бездумно глядя в темень за окном, протянула руку и щелкнула переключателем висящего над диваном ночника. Подождала пару секунд. Выключила.
Включила вновь.
Желтый свет падал на старый, оставшийся еще от деда письменный стол, на потертое кресло, отражался от зеркальной дверцы шкафа и монитора компьютера.
Очень хотелось курить.
Конец ознакомительного фрагмента.