Гори, наш костёр!
Шрифт:
— Ну, а теперь, — сказал Серёжа, — сядем, посидим и поразговариваем.
И он начал рассказ о детях тех стран, где не горят ещё пионерские костры…
«Ну что ж, что ещё не горят? — думал Гриша. — Ещё не горят, но ведь обязательно зажгутся!»
А на небе среди множества
«Наверно, лётчик сверху видит наш костёр, — думал Гриша. — Конечно, видит. Как не увидеть!»
Но всё-таки, легонько толкнув Васю, он показал ему на небо и спросил:
— Вася, лётчик наш костёр видит?
Вася запрокинул голову и тоже посмотрел на самолёт:
— А то нет? Ему все костры сверху заметны.
— Ты кем будешь, когда вырастешь? — вдруг спросил Гриша.
Он проводил глазами самолёт. Его бортовые огни скрылись за деревьями.
Вася немного помолчал. Потом сказал твёрдо и непоколебимо:
— Когда я вырасту, я буду строить корабль, который полетит на звёзды.
— И я тоже, — сказал Гриша. — Можно?
Вася радостно воскликнул:
— Ладно, вместе будем строить!
И стал думать, какой это будет огромный корабль. Его они вместе построят на заводе: он со своим папой и Гриша со своим папой. Ведь только огромная махина сможет долететь на те далёкие звёзды. Вон на ту красную. Или, может, на ту, другую…
А та, другая звезда, на которую теперь смотрит Вася, вся переливалась и голубым, и малиновым, и фиолетовым блеском.
А Таня, слушая эти мальчишеские
И, может быть, не зря мечтают Вася с Гришей полететь и на ту далёкую красноватую звёздочку, или на другую, которая светится голубым блеском, или на этот тонкий серпик совсем близкой луны.
— Таня…
Вася повернул к ней голову. В его глазах золотыми искрами прыгало и плясало огненное пламя.
Что он собирался ей сказать? Да он и сам толком не знал. Может, просто хотел тихонечко шепнуть, что очень соскучился о маме и о папе, что ему уже хочется домой и что он — честное слово! — больше не будет съезжать на животе по перилам со второго этажа на первый.
Но он ей ничего не успел сказать, потому что Серёжа громко крикнул:
— А ну-ка, друзья, давайте ещё раз, напоследок, споём нашу песню!
И они запели:
Гори, наш костёр, Пионерский костёр…А пламя, жаркое и сверкающее, озаряло их лица.