Горизонты безумия

Альферанц Аноним

– О, господи!..
– прошептал Холмин, чувствуя всем телом озноб - вода в озере была ледяной, видимо, где-то поблизости бил родник.

– Это - вера. Видишь, как они с ней?

Холмин подавленно кивнул.

– А вот ещё, - прошептал старичок, и Холмин увидел чуть в стороне странное приспособление, похожее на гимнастический турник: к перекладинам на цепях крепились крючья, а на крючьях раскачивалось худое тело девочки; голова поникла, руки безжизненно повисли в пустоте, на пальцах застыли капли крови...
– Надежда умирала долго... В

муках.

Холмин зажмурился; наваждение тут же исчезло.

– И сколько их таких?
– спросил он, не открывая глаз.

– В бесчувственном мире слепцов - их бесконечное множество.

Холмин с трудом разлепил веки. Уставился на орнамент.

– Этих вы сделали? И в городской аллее тоже?

Старичок убрал крестик, положил руку на застывшего в прыжке единорога.

– Этот мир наводнён множеством необъяснимых вещей. Однако то, что они непонятны человеку, ещё не говорит о том, что они нереальны. Циклы неизменно повторяются, эпохи сменяют друг друга, проносятся года и тысячелетия. А днём сегодняшним мы живы. Именно он, этот день, и несёт первозданную информацию. Достаточно только задаться целью, поверить в несбыточное, как можно легко всё изменить. Наступит ночь, - старичок указал на чёрный блин, приваренный к забору.
– Придёт забвение, - кот на цепи, сидящий на дубе, улыбался подобно Чеширскому собрату.
– Затем новый день, в котором больше не будет иллюзий, - жест в сторону стрекозы, несущей в лапах человека.
– Только так ли всё, как кажется?.. Или это очередная ложь? И дальше снова ночь, - палец уткнулся в чернь.

Холмин привстал. Подошёл к блину с нарисованным солнцем, у которого "вилась" странная стрекоза. На яркой поверхности было нацарапано гвоздём: "Здесь был Мотыль".

– Сволочи, - прохрипел Холмин.
– Мелкие идиоты.

– А в чём их вина?
– спросил старичок, поднимаясь и беря в пальцы кисть.
– Ребёнок, есть существо несмышлёное, которое только учится ходить, читай, совершать поступки. В его грехах повинны взрослые. Родители, что так и не научились нести со знаниями свет.

– В полицию бы таких сдать, - искренне сказал Холмин.

– У вас ведь тоже сын?
– спросил старичок, макая кисть в краску.

– Да, - Холмин замялся.
– Два сына.

Старичок замешкался, чуть было не уронил с кисти каплю.

– Два?..
– как-то странно спросил он.

Холмин кивнул.

– Один при смерти - в больнице. Олег.

– Олег...
– Старичок всё же совладал с собой и обернулся к поцарапанному солнцу.
– Тогда вы должны знать правду о топи. Раз у вас есть... сыновья, и вы решили тут поселиться навсегда.

– Я не говорил, что навсегда.

Старичок сделал первый мазок.

Мотыль превратился в ...тыль...

– А что не так с болотом?
– спросил Холмин, обходя старичка справа, чтобы видеть его лицо.

– С топью. Болота тут нет. Только топь. И временами, она забирает самое дорогое. Особенно, если не ценишь его по достоинству.

– О чём это вы?

–

Огни. Путники страшатся их, бегут незнамо куда, попадают в трясину и больше не возвращаются. А всё дело в страхе. В отсутствии веры.

– Огни?

Старичок кивнул.

– Если увидите их, не приближайтесь. И сыну не позволяйте играть на болоте - знаете, местных мальчишек, как магнитом притягивает топь. Хотя в этом нет ничего странного - дети, они на то и дети. Стремятся быть друг с другом, обособленно от взрослых.

– О чём вы, вообще, говорите? Я ничего не понимаю.

– Просто держитесь подальше от топи, и всё будет хорошо. А ещё сходите в церковь, поставьте свечку и помолитесь за сына - вам это нужно.

– Не думаю.

Старичок замер. Сказал, не оборачиваясь:

– Вы уверены, что в данный момент вашему сыну ничто не угрожает?

Холмин хотел спросить, какого сына старичок имеет в виду, но лишь попятился.

– А вы сами местный?
– зачем-то спросил он.

Старичок махнул свободной рукой в сторону высоких деревьев за парком.

– Я думал, что мы на самом краю...
– задумчиво проговорил Холмин.

– Вы - нет. Пока нет. Но очень близки. Особенно, если не послушаетесь моего совета.

Холмин отшатнулся.

– Сумасшедший, - пронеслось в голове и тут же утвердилось в качестве факта: - А я стою, уши развесил.

Старичок, то ли не услышал этих слов, то ли попросту не обратил на них внимания; склонился над исцарапанным "солнцем" и принялся старательно замазывать следы малолетних мародёров.

Холмин, спотыкаясь, вернулся к машине. Достал пакеты с продуктами, сунул в них планшет, перехватил всё в левую руку. Пальцами правой ухватился за непочатую бутылку пива. Ногой захлопнул дверцу и, не оборачиваясь, направился к крыльцу. В голове вертелось одно и то же:

"Вы - нет. Пока нет. Но очень близки. Особенно, если не послушаетесь моего совета".

– Поставить свечку?
– Холмин резко выдохнул.
– Этот урод только что посоветовал мне поставить свечку за упокой сына! Чёртов псих! Ведь Олег жив, и сегодня я в этом только лишний раз убедился! Не было никакой мистики или чертовщины - просто сын пошёл на поправку. А врачи перестраховываются - потому и не говорят ничего дельного. Боятся сглазить или показать свою некомпетентность...

Приветливо скрипнули под ногами ступеньки.

Приоткрылась пнутая ногой дверь.

Жар подотстал, со всех сторон навалилась ветхость.

– Димка!
– крикнул Холмин, ставя пакеты к стене.
– Ты где?

Ответом явилась тишина.

Холмин выдохнул. Собирался было обойти дом, как в кармане ожил мобильник. Надпись на дисплее переворошила содержимое желудка:

"Галя".

Холмин нажал клавишу приёма, медленно поднёс мобильник к уху, готовя себя к худшему.

– Да...

– Серёжа?..
– Голос жены был каким-то приглушенным, такое ощущение, простуженным. Словно Галина наглоталась кусков льда или битого стекла...