Горькая любовь князя Серебряного
Шрифт:
Иван не отвечал. Он к чему-то прислушивался.
— Онуфревна!.. Мамка! — вскрикнул он вдруг с испугом. — Кто там ходит в сенях?
— Да твой рыжий пес, Гришка Скуратов, — отвечала старуха, отворяя дверь. — Вишь, как напугал, проклятый!
— Лукьяныч! — обрадовался царь любимцу. — Добро пожаловать, откуда?
— Из тюрьмы, государь, ключи принес!
— Что ж, Лукьяныч, винится Серебряный?
— Да уж повинится, у меня не откашляется! Возьми; ключи-то. — Малюта положил ключи под подушку и покосился$7
— Ключи! —
Малюта отшатнулся от грозящей старухи с поднятой клюкой.
Но Иоанн ободрил любимца.
— Не слушай ее, Лукьяныч, — сказал он. — Это все бабьи толки. А ты ступай себе, старая дура, оставь нас!
— Старая дура? — глаза Онуфревны засверкали. — Я старая дура? Вспомянете вы меня на том свете! Все твои поплечники, Ваня, все примут мзду свою, еще в этой жизни!.. И Грязной, и Басманов, и Вяземский — каждому воздастся по делам его! А этот, — она ткнула клюкою в Малюту, — этот не примет мзды своей. По его делам нет и муки на земле! Его мука на дне адовом, там ему и место готово! И тебе есть там место, Ваня… Великое, теплое место!
Иоанн был бледен. Малюта не говорил ни слова. Через раскрытое окно с подворья донеслось веселое пение.
— Что там за человеки убогие? — подойдя к окну, спросил царь.
— Слепые, — ответил Малюта. — Народ потешают.
— Сказочники, что ли?
Перед крыльцом царского терема двое слепых развлекали собравшийся вокруг народ. Их рыжий вожатый бренчал на балалайке.
— …Мы люди веселые, исходили деревни и села. Пришли из Мурома в слободу, бить баклуши, Добрых людей тешить, кого на лошадь подсадить, Кого спешить.Старик хотел было сплясать, но ноги у него запутались. Он схватил за руку молодого, и они оба свалились наземь.
— Дурень! — закричал один опричник. — Аль не видишь ничего перед собой!
— Сам ты дурень! — отвечал старик, выкатив на опричника белки свои, — Где мне видеть, коли глаз нетути. А у тебя без двух четыре, так видишь ты и дале и шире!
— Веселые люди! — хохотали вокруг. — Видно, не здешние.
Хомяк, поглядывая, как слепые щупают землю высокими палками, что-то припоминал.
Мигнув на сторону, рыжий балалаечник нагнулся к Перстню.
— С какого конца петуха пускать? — спросил он, перебирая лады.
— Вон с того! — отвечал Перстень, поднимаясь. Рыжий песенник щелкнул по животу балалайки и отошел.
— Позови убогих ко мне, — велел Иван Васильевич Малюте.
— Да ты их, Ваня, знаешь ли? — спросила Онуфревна. — А что?
— Да полно, слепые ли они?
— Как? —
— Чуется мне — недобрые люди, а почему чуется, не спрашивай.
Малюта посмотрел со страхом на мамку.
— Чего смотришь? — сказала Онуфревна. — Ты только безвинных губишь, а лихого человека распознать — чутья-то у тебя на это не хватает, рыжий пес!
— Государь, — прищурился Малюта, — дозволь мне попытать этих людей.
— Не нужно, — сказал Иоанн. — Я их сам попытаю. Подай мне кольчугу, да ступай, зови.
Малюта вышел на крыльцо, перемигнулся с Хомяком.
— Эй, вы, веселые люди, хватит кувыркаться! — ухмыльнулся он. — Войдите во дворец, царь сказок хочет послушать!
Поверх кольчуги царь одел черный стихарь. С видом усталости лег на постель.
— Онуфревна, подай сюда посох. Теперь пусть войдут! — сказал он.
— Войдите, убогие, — сказала мамка. — Царь велел!
Перстень и Коршун вошли, осторожно передвигая ноги и щупая вокруг себя руками… Лампады слабо освещали иконостас. Онуфревна вышла, а Малюта с Хомяком притаились за дверью.
— Здравствуйте, слепые, — сказал царь, вглядываясь в черты разбойников, — муромские калашники, вертячие бобы. Какие же вы знаете сказки? — зевнул он.
— Всякие знаем, батюшка царь, какие твоя милость послушать соизволит.
— Добро. Начинай любую. Авось я, слушая вас, сосну! Малюта приложил ухо к двери.
— Где-то я уже видел эти кудластые рожи! — вспоминал Хомяк.
Тем временем в Слободе рыжий песенник расставлял людей, готовя пожар.
Мишук, Кудлатый и еще один разбойник по кличке Решето пробежали в проулок.
Перстень, продолжая нараспев сказку, покосился на Иоанна. Царь лежал с сомкнутыми глазами, издавая легкое храпение. Грозный, казалось, почивал.
— …И сказал Христос Бог, когда возноасился на небо: даю вам, говорит, гору золотую, реку медвяную, сады-винограды. Будьте сыты да пьяны, но пусть каждый возделает ниву свою! Пахарь пусть пашет и сбирает плоды земные. Воин пусть охраняет землю, жена любит мужа, а муж блюдет и печалует жену. Дети малые чтят родителей, а народ чтит государя, а он примером своим наставляет и учит добру…
Перстень откашлялся, наступая неприметно на ногу Коршуна.
Глаза царя были закрыты, дыхание ровно.
Снаружи вдоль тюремной стены осторожно пробирались рыжий балалаечник и Митька. Позади семенил тщедушный Мишук.
— Кого несет? — остановил их часовой.
— Иди ты, знаешь, куды не знаешь! Они хотели пройти мимо.
Часовой собрался заорать, но рыжий хватил его кистенем, и он свалился, не пикнув.
— …И тут возговорил Николай Угодник… — продолжал сказывать Перстень.
Он увидел в окно дальнее зарево и тронул Коршуна локтем. Тот подался к Ивану Васильевичу, протянул руку к царскому изголовью.