Горькая полынь. История одной картины
Шрифт:
Поймав на себе жадно впитывающий взгляд темноволосой дурнухи, одетой между тем как госпожа, Алиссандро истолковал его по-своему: у них, у дворни, все было проще, да и девки попадались веселые и безотказные. Он тут же ей и подмигнул, а дурнуха сразу встрепенулась, нахмурилась и отвернула голову в сторону господ Бианчи. Кокетничает, известное дело, знаем мы эти их штучки!
— Алиссандро, снеси вещи синьора в его комнату, — велела Роберта, не отходя от сына.
Вот старая карга, уцепилась, теперь с Карло ни языком почесать, ни на двор сбежать! Они с хозяином приятельствовали с младых
Один из здешних слуг показал ему дорогу на половину господ, и, найдя комнату, отведенную Карло Бианчи, Алиссандро принялся вынимать и раскладывать вещи хозяина. То, что за ним наблюдает пара внимательных темных глаз, он понял не сразу, но, когда понял, решил не подавать вида и сначала разведать, с какой целью она сюда явилась.
Эртемиза медлила недолго. Убедившись, что никто снаружи не видел, как она сюда входила, девушка плотно прикрыла дверь и ввинтилась в комнату. Алиссандро кивнул ей, однако от занятия своего не оторвался.
— Тебя Алиссандро звать, ведь так? — спросила она, следя за движением его рук, как кошка за веником.
— Ну да, а тебя?
Пропустив его вопрос мимо ушей, Эртемиза подошла ближе:
— Мне нужна небольшая услуга. Это нетрудно, просто тебе нужно будет неподвижно постоять час или два, пока я тебя нарисую.
Алиссандро тут же разобрало любопытство, и он уставился на нее, как на диковину:
— Разве бабы рисуют?!
В ее взгляде засветилась угроза:
— Послушай, не твое это дело!
Он криво ухмыльнулся. А если присмотреться, она ведь не так уж и дурна собой. Тоща больно, особенно в талии, как цыганка-плясунья, ну да это дело поправимое, были бы кости — мясо нарастет. Глаза красивые, причем когда злится, прямо чернущими делаются, что твои маслины. И грудь вон есть, хоть и придавленная по моде жестким корсажем платья, а все равно видно — уже выросла, и вроде даже не маленькая.
— Ладно, ладно, извините, синьорина, я не хотел вас сердить. Так ты в самом деле рисуешь? По правде?
— Ты согласен?
— Ну да, а чего в том такого? Надо будет — постою. Хоть сейчас.
— Сейчас не нужно. Когда все разойдутся, я тебя позову.
Алиссандро проводил ее взглядом. Занятная девчонка, он таких раньше не видел. Рисует она! Хотелось бы это увидеть…
Тем временем Эртемиза припрятала под рабочий передник несколько листов бумаги, а в карманы набрала сепии, мела и несколько кусочков хлебных мякишей. Отвлеченный гостями, отец ее приготовлений не заметил.
Она привела слугу Бианчи в пустой старый амбар. Здесь было достаточно светло, чтобы днем можно было рисовать, не зажигая свечей. Спрятав руки в карманы длинной куртки, Алиссандро с любопытством озирался по сторонам.
— А дальше-то что?
— Раздевайся… — она подождала, но он так и не понял, что раздеться нужно полностью. — Сними все.
— Чего?!
— Получишь три кваттрино, если снимешь все и постоишь час.
— Ты рехнулась. Ладно, деньги вперед.
Но братья научили Эртемизу торговаться,
— Теперь присядь на корточки и слегка поверни голову в сторону ворот. Да, вон туда… вот так. Не двигайся больше!
Это было утомительно. Оказывается, неподвижность выматывает больше, чем многочасовое перетаскивание тяжестей. Алиссандро не знал этого и теперь немного жалел, что не стребовал с этой затейницы более высокую плату.
— Покажешь? — застегиваясь, спросил он, когда она отдала ему оставшиеся деньги.
Без лишних уговоров Эртемиза равнодушно протянула ему наброски.
— Ну вот ничего себе! — засмеялся Алиссандро. — Это же я!
— А кого ты ожидал увидеть?
— Так ты в самом деле художник? А этими… красками — умеешь?
Она тяжело вздохнула, выхватила рисунки и направилась к воротам амбара. Алиссандро заправил рубашку, набросил куртку, а потом кинулся за нею:
— Нет, ну правда, умеешь красками? А как ты их готовишь? А ты покажешь, как рисуешь красками?
Эртемиза остановилась и, повернувшись к нему, прямо спросила:
— Если я покажу тебе, как пишу красками, ты будешь позировать мне еще?
Так у них появилась маленькая тайна ото всех домочадцев.
Глава пятая Подвели под монастырь
Дело уже шло к свадьбе Горацио и Роберты, когда к ним снова нагрянул мессер Караваджо. Был он в пыльной одежде, встрепанный и настороженный. Эртемиза выглядывала его из-за угла дома с приоткрытым ртом, но отчего-то так напугалась при виде этого дерганного и озирающегося по сторонам человека, что ноги отказались нести ее навстречу долгожданному гостю. Она видела, как изменился в лице отец, как ухватил того под локоть и быстро увел в беседку, торопливо говоря что-то о полиции, которая может нагрянуть в любую минуту.
Меризи был совсем не таким, каким его нарисовало воображение Эртемизы, встречавшейся с ним только в раннем детстве и полностью позабывшей истинные черты лица знаменитого мастера. Сейчас он казался очень усталым, пожилым, хотя — она знала — был много моложе отца, и совсем не таким величавым, каким пристало выглядеть художнику его уровня.
Всего несколько дней назад они с Алиссандро стояли у картины-копии, сделанной дядюшкой Аурелио с «Юдифи» Караваджо, и она рассказывала удивленному слуге историю убийства Олоферна. События, поведанные полотном и Эртемизой, впечатлили парня не на шутку, он разглядывал каждую деталь изображения, словно зачарованный: