Горький без грима. Тайна смерти
Шрифт:
Но это будет потом. Когда Горький приехал в колонию своего имени, он увидел картину, которая привела его в восторг. В какой-то мере он приписал успех макаренковского эксперимента той системе ОГПУ, в которой осуществлялся опыт вопреки ее карательно-репрессивной направленности. Этим хотя бы отчасти объясняется его отношение к Соловкам, к чекистам, возглавлявшим показушный лагерь. Право же, пренебрегать подобными «подробностями» не следует, если мы не хотим — вольно или невольно — исказить внутренний смысл всей картины.
Помимо всего прочего, огромная заслуга таких
Не умаляя значения личности и рассматривая коллектив как среду и условие ее правильного воспитания, Макаренко постепенно начал делать все больший крен в одну сторону — в пользу коллектива, нарушая принцип гармонического равновесия двух начал. В письме Горькому от 18 сентября 1934 года он утверждал: «Переделка одного, отдельного человека мне представляется темой второстепенной, так как нам нужно массовое новое воспитание». Впрочем, мысль о воспитании «в огромных коллективах», организованном как «массовое производство», приходила ему в голову и ранее, а теперь, в новых условиях, она лишь стала активнее набирать силу.
Опираясь на свой практический опыт, Макаренко одновременно исходил из успешной деятельности и других коммун, подведомственных теперь НКВД, заменившему ОГПУ и возглавляемому Ягодой, — Болшевской, Люберецкой, Томской…
Как отнесся к подобной идее Горький? Он горячо одобрил организацию крупных детских трудкоммун. Не только одобрил. Образовал весной 1934 года коллектив авторов для работы над книгой о Болшевской коммуне и сам написал предисловие к ней, словно бы не замечая, что массово-роевое начало, сколь бы ни было оно идеально «организовано», на каком-то этапе начинает сковывать развитие личностно-индивидуальных начал в человеке.
В 1935 году Макаренко перевели в Киев на работу в должности помощника начальника Отдела трудовых колоний НКВД. В непривычных и трудных условиях он заканчивал третью часть «Педагогической поэмы», а Горький уже благословлял прозаика-педагога на новый замысел. «Напоминаю Вам в „Поэме“ сказанное о чекистах. Так же, как и Вы, я высоко ценю и уважаю товарищей этого ряда. У нас писали о них мало и плохо, и писали не от удивления пред героями, а, кажется, „страха ради иудейска“. Сами они, к сожалению, скромны и говорят о себе молча. Было бы очень хорошо, если б, присмотревшись к наркомвнудельцам, Вы написали очерк или рассказ „Чекист“. Попробуйте. Героическое Вы любите и умеете изобразить».
Писал это Горький, уже потеряв сына при странных обстоятельствах, когда в доме его начал господствовать главный «наркомвнуделец» Ягода. Так можно ли думать, что «сложивший
С письмом о новой повести Горький обращался к Макаренко менее чем за год до своей смерти. А Макаренко не сумел (или не захотел) выполнить горьковское пожелание.
1 апреля 1939 года он скоропостижно скончался на станции Голицыно Белорусско-Балтийской железной дороги в вагоне электрички… В ту пору он едва перевалил порог пятидесятилетия.
Объясняли так: отказало сердце… Давняя болезнь. Ну, к примеру, как недавно у товарища Серго. Но надо ли сомневаться, что политические процессы 1936, 1938 годов, а между ними знаменитый 1937-й с его массовыми репрессиями, унесшими жизни и многих работников НКВД, отнюдь не способствовали укреплению здоровья педагога-писателя.
ГЛАВА XI
О литературе — с высоты коня?
Сталин все чаще задумывался о роли литературы в жизни общества. Сколько неграмотных было в царской России? Три четверти. А теперь развертывалась настоящая культурная революция. Неграмотность ликвидируется. В деревню приходят печать, радио. Важно, какую духовную пищу получит народ. Значит, пора позаботиться о том, чтобы открыть дорогу произведениям, которые помогают в осуществлении Его планов, и, соответственно, ограничить, а затем и совсем прекратить появление на свет произведений вредных.
Подумать только, что они пишут, эти писатели!
Пильняк напечатал в журнале «Повесть непогашенной луны». Каков сюжет! Некий руководитель отправляет под хирургический нож здорового человека, полководца, который словно бы мог стать конкурентом руководителя. Пошли слухи, что в жестком лидере что-то от него, Сталина, а в его жертве — от Фрунзе!..
А что написала эта «сволочь» — Платонов о коллективизации — великом историческом деянии, которое спасет страну? «Впрок» — хроника, которую не назовешь иначе, как кулацкой! Пусть теперь Фадеев расхлебывает эту кашу, раз заварил ее в своей «Красной нови» (видно, не выветрился еще оттуда дух связавшегося с троцкистами Воронского).
Что пишет Булгаков? Как изображает эту самую белую гвардию, эмигрантов? (Вот если б кто-нибудь о красных написал так, как он о белых!) Приходится ходить в МХАТ, изучать психологию классового врага… Жалуется, что запрещают его пьесы, жить нечем… Просится за границу… Замятина вот уже пришлось отпустить. Уговорил Горький… В чем-то надо и уступать. Но только в том случае, если эта уступка вскоре окупится сторицей…
А группировки? Кто в лес, кто по дрова! Даже правоверные рапповцы, борющиеся за чистоту партийной идеологии, не радуют: пишут плохо. Учились бы у беспартийных.