Горький хлеб (Часть 7)
Шрифт:
Возле избы чернелась неясная фигура.
– Кто ты, человече?
– окликнул с крыльца Болотников, зажав в руке двухствольный пистоль.
Незнакомец поспешно приблизился к Иванке.
– Слава те, осподи! Жив еще...
– Ты Матвей? Что стряслось? С Василисой беда?
– встревожился Болотников.
– Кругом беда, родимый. Бежать тебе надо и немедля.
Запыхавшийся бортник присел на крыльцо:
– На заимке у меня княжьи люди остановились. Василису успел припрятать. О том закинь кручину. Другое
– Как о том изведал, отец?
– После обеда княжьи люди ко мне заявились. Злые, голодные. Самолично в подполье мое залезли. Медовуху с настойкой вытащили. Напились изрядно. Меж собой и проговорились об сундучке. Меня из избушки не выпускали. Тогда я на пчельник подался и рой из борти выпустил. Зашумел, забранился, роевню схватил - да в лес. Челядинцы подвоха не приметили. Выпустили меня с заимки. А я к тебе...
– Колпака видел?
– Богу душу отдал мужик. Замучал его на пытке Мамон. Поспешай, родимый, беги из вотчины.
– Весь изъян на крестьян. Вот горюшко!
– тоскливо вздохнул Пахом.
Иванка помрачнел. После недолгого раздумья проронил:
– Пойду Афоню вызволять.
Матвей всплеснул руками.
– Немыслимое дело затеял, родимый. В самое пекло лезешь. Туда сейчас княжьи люди нагрянут. Пытать Шмотка зачнут.
– Тем более, отец. Афоню палачам не кину, - твердо проговорил Иванка и, засунув пистоль за кушак, решительно шагнул в темноту.
– Ох, бедовый!.. Исай-то как, Захарыч?
– Помер Исай. Два дня назад схоронили, - понуро вымолвил Пахом.
– Осподи исусе! Да что ты, что ты, родимый!
– ахнул бортник. Размашисто перекрестился и метнулся в избу к Прасковье.
А Пахом, прихватив со двора веревку с вилами, побежал догонять Иванку.
– А ты пошто, Захарыч?
– Помогу тебе, Иванка. Нелегко будет Шмотка выручать.
– Ну, спасибо тебе, казак.
Подошли к княжьему тыну.
– Высоконько, парень. Забирайся мне на спину. Спрыгнешь вниз, а меня на веревке подтянешь. Мы не такие крепости у басурмана брали, - тихо проговорил бывалый воин.
Так и сделали. Когда очутились за тыном, постояли немного, прислушались.
– Чем решетку ломать будем?
– озадаченно спросил Пахом.
– Руками раздвинем, Захарыч. Я тогда еще эти пластины приметил. В камне качаются. Осилю.
– Ох, едва ли, - засомневался Захарыч.
Застенок - позади хором. Возле входной решетки, позевывая, топтался дружинник с самопалом и рогатиной.
– Возьмем его тихо. А то шум поднимет, - прошептал Болотников.
Дождавшись, когда караульный повернется в другую сторону, Иванка, мягко ступая лаптями по земле, подкрался
– Рви рубаху на кляп, Захарыч.
Накрепко связанного караульного оттащили в сторону и подошли к решетке. На засове замка не оказалось. Иванка нашарил его сбоку на железном крюке и молвил озабоченно:
– Выходит, припоздали мы с тобой, Захарыч. В Пыточной - люди.
– Ужель на попятную?
– Была не была, Захарыч. Бери самопал. Айда в Пыточную, - дерзко порешил Болотников.
А в застенке находился Мокей. Раздосадованный мужичьей поркой, холоп, выпив два ковша вина, еще час назад заявился в Пыточную, чтобы выместить свою злобу на узнике.
Афоню на дыбу он не вешал, а истязал его кнутом и, сощурив глаза, дико и гулко, словно сумасшедший, хохотал на весь застенок.
– Брось кнут!
– крикнул Болотников, опускаясь с каменных ступенек.
Мокей оглянулся и, узнав в полумраке Иванку, выхватил из жаратки раскаленные добела клещи и в необузданной ненависти бросился на своего ярого врага.
Бухнул выстрел. Мокей замертво осел на каменные плиты. Болотников, выхватив из поставца горящий факел, наклонился над Афоней.
– Жив ли, друже?
Бобыль открыл глаза и слабо улыбнулся.
– Жив бог, жива душа моя, Иванушка... Одначе подняться мочи нет.
Иванка швырнул факел в жаратку и подхватил бобыля на руки.
Бортник ожидал Болотникова возле двора. Долго оставаться в избе было опасно: вот-вот должны княжьи люди нагрянуть.
Иванка до самого крыльца нес Афоню на руках. Подошедшему Матвею молвил:
– Добро, что нас дождался. Просьба к тебе великая, отец. Спрятал бы в лесу Афоню.
Матвей призадумался, бороду перстами погладил. Наконец промолвил:
– Нелегко будет, но в беде не оставлю. Укрою в Федькиной землянке. В ней и Василиса нонче прячется. Там не сыщут... Токмо туда сейчас по реке следует плыть. Челн надобен, родимый.
– Возьми наш челн, отец. Айда на реку.
– Отпусти с рук-то, Иванка. Самого ноги донесут, - ожил бобыль. Но держался на ногах нетвердо, потому побрел к реке, опираясь на Иванку и бортника. А Пахом на всякий случай возле избы в дозоре остался.
Спустились к Москве-реке. Афоня крепился, но перед самым челном протяжно простонал.
– Крепонько избил меня, собачий сын. Все нутро отбил, лиходей.
– Крепись, родимый, не горюй. Старуха моя тебя выправит. Нам бы только до землянки успеть добраться.
– Я терпкий, голуба. Живая кость мясом обрастет.
Усадив Афоню в челн, Иванка крепко облобызал бобыля.
– Будь молодцом, друже. Кабы не хворый был - с собой в бега взял. Даст бог - свидимся.
– По судьбе нашей бороной прошли, Иванка. Удачи тебе, - с задушевной печалью проронил бобыль.
Болотников повернулся к Матвею.