Горький вкус предательства
Шрифт:
Встаёт такой яркий, убийственный кадр.
Мы с Алисой несёмся по торговому центру. Она убегает от меня. В руках у неё тающее мороженое.
Догоняю, ловлю её.
– Ай, Никита, я вся измазалась, – подхватываю её за талию, слизываю сладкое мороженое с ещё более сладких губ, млею, как последний идиот.
– М-м-м, охрененно вкусно.
Мы доедаем вместе остатки мороженого, а потом я вталкиваю её в бутик нижнего белья.
– Ой, а мы что здесь делаем? – распахивает глаза, щёки её заливает румянец смущения.
– Мы доводим до совершенства
– Это какую, – прищуривается.
– Пойдём в примерочную, я её тебе покажу.
Сжимаю зубы, чтобы не заорать и не сорваться.
– Всё у тебя? – цежу, с ненавистью глядя на Волынского.
– У меня всё. Надеюсь, мы друг друга поняли. Алисе я передам, как ты был расстроен, но это уже ничего не изменит.
Уходит, а я остаюсь совершенно разбитым. Сейчас мне кажется, что сердце моё вытащили из груди, измазали самой гадкой грязью и вставили обратно. Алиса, неужели это всё правда?
Не верю, всё равно не верю!
И я хватался за призрачную надежду ещё сутки. Мне нужна была какая-то точка лично от неё. Даже если всё, что мне сказали и показали, правда, не могла она вот так трусливо остаться в стороне.
И я дождался. Её телефон неожиданно ожил. Ненадолго. Всего лишь для того, чтобы отправить мне послание, а потом я снова оказался в блоке.
Открываю телефон, чтобы ещё раз пройтись по нервам, вскрыть незаживающую рану. Каждый раз, когда во мне начинают шевелиться сомнения, и мне малодушно хочется простить эту предательницу, я открываю её голосовое сообщение и слушаю:
“Ник, прости, – трогательно дрожит её голос, который я не перепутаю ни с чьим другим. Мне от этой родной интонации хочется взвыть. Я ведь на каждую её ноту вздрагиваю, как грёбаный камертон. – Мне сложно говорить, но всё, что случилось между нами – большая ошибка. Знаю, я виновата, я позволила тебе поверить в то, чего нет. Я сама не сразу разобралась в своих чувствах, – театральная пауза, а мне хочется сдохнуть. Я ошибка? Серьёзно, Алиса? Вот как ты окрестила всё, что разорвало нас с тобой изнутри? Отравило и лишило разума? А теперь это лишь ошибка?! Мне хочется орать, но я молчу. Знаю каждую фразу, сказанную дальше, наизусть. – Ты мне дорог как брат, как друг. Но как мужчину я не люблю тебя, и не смогу полюбить. Прости меня, если сможешь, и забудь. Уверена, ты ещё будешь счастлив с другой, я тебе этого искренне желаю.”
Телефон взрывается трелью в моей руке. Смотрю на экран – Туманов.
– Да, Серёга, слушаю.
– Слышь, щенок, ты меня кинуть решил? – рычит он. – Я тебя вытащил из-за решётки для чего? Чтобы ты печень свою пропил?
Не спорю. Он во всём прав. Я из-за своих душевных качелей подзабил на наши общие дела.
– Прости, Серёга. Я всё помню. Сегодня займусь.
– Ты охренел? – орёт он. – Что, хорошо на воле, напомнить, как оно по ту сторону?
– Не надо! Я всё помню.
– Точно помнишь, или последние мозги уже пробухал? Это ты из-за девчонки своей? Ну хватит уже, что поделаешь, если она такой неразборчивой оказалась. Забудь. У меня вот жена
– Я понял тебя, всё, не ори. Отзвонюсь, как только узнаю что-то.
Сбрасываю вызов. Понимаю я Серёгу, очень хорошо понимаю. Если бы не он, я бы свободы не увидел никогда, а уж завещания тем более. И надо помочь человеку, который меня спас, но так не хочется даже вспоминать про эту падаль по имени Артём Волынский. Но ради Серёги придётся.
Набираю человека, Дмитрия, который работает на Туманова. Обсуждаем с ним дальнейшие действия. Серёга кое-что нарыл на своего бывшего друга, но этого мало. Нужны более серьёзные доказательства.
– Есть информация, что сегодня Волынский встречается с очень опасным товарищем, через которого он мутит многие из своих серых схем, – сообщает мне Димон. – Нам надо встретиться.
– Хорошо, через час устроит?
Договариваемся, и я иду в душ, приводить в порядок свою раскалывающуюся голову.
Сидим в небольшом тихом баре, Димон рассказывает, что нарыл за это время.
– Короче, чувак, который был исполнителем по твоему случаю, по ходу он работает на Волынского не в первый раз. Есть предположение, что девушку, в убийстве которой обвиняют Серёгу, “исполнил” тот же самый персонаж. Он в розыске. И если мы его найдём живым, то есть шанс, что он расколется и сдаст Волынского.
– И как нам на него выйти? Он, скорее всего, уже либо мёртв, либо залёг куда-то.
– Да, но у меня появилась одна зацепка. Я её сейчас проверяю.
– Что ещё нового?
– Новости есть. Волынский зашевелился, чувствует, гнида, что под него копают. Сейчас он активно зачищает все хвосты. А ещё, что-то там у него произошло с невестой, дочкой Эвелины.
Так… Сердце пропускает удар…
– И что там?
– Девчонка пропала. Он её ищет по всему городу.
– В смысле пропала? – хмурюсь я.
– Там какая-то мутная история. У меня человек есть в охране Волынского, правда, он там недавно работает. Ему ещё не все доверяют. Но вот он рассказал, что Волынский нашёл девчонку два дня назад, притащил в дом, а через сутки она опять сбежала.
– В смысле притащил? – не врубаюсь я.
– Так сказал охранник. Девчонка явно не в восторге от скорого замужества, видимо, поэтому уже на следующий день она улизнула прямо из свадебного салона, Волынский рвал и метал после этого. А помог ей тот парень, который нарыл нам видео и документы из облака Волынского.
– Игнат? – спрашиваю ошарашенно.
Я, кстати, так и не выяснил, как он это провернул.
– Да. Он самый. Его теперь тоже ищут.
– Что-то я ни хрена не понимаю.
Что значит «девчонка не в восторге от замужества»? Как так?
– Вот найди друга и разберись, – требует Димон. – Возможно, он что-то ещё знает. И девчонка нам эта нужна.
– Нет, её я искать не буду, – от одной мысли об Алисе внутри всё сводит.
– А чего так? – усмехается Димон. – Она же тебе всё же сестра сводная.