Горм, сын Хёрдакнута
Шрифт:
В полной растерянности, гутаны, которых Родульф только что походя словесно отымел немногим более шестнадцати тысяч раз (всех и каждого раза по два точно), а затем одарил рунхентом (если это точно был рунхент), потянулись обратно к воротам. Где-то в голове вереницы, кто-то жидковато, но чисто запел: «Над кучей сокровищ воздеты мечи…» Древний тул указал на серебряную змею с бараньей головой, лежавшую наверху горы сокровищ, и наказал:
– Кернунову овечку Йормунреку не отдавай! Себе забери!
– Город, что привык жить свободно, никто так за тебя не разграбит, как
– Ыа, – согласился Хан.
Глава 62
– С тех пор и говорят: если твоя дочь не пришла ночевать, утром на сеновале полегче маши вилами, – закончил Ньолл, и под общий смех окарачь скатился со стога.
– Первый стог сметали, теперь надо Сунны в честь лепешку съесть, – Нидбьорг пошла к возу, где в туесе как раз для этого случая было запасено несколько особых ярко-желтых лепешек из ячменной муки, замешанной на овцекоровьем масле. – Пару молодцам, пару девам, одну лошадкам…
– А последнюю кому? – спросила поморянка Дубрава, жена Снари.
– Лесовикам, – ответил Снари Эгильссон, ставя на межу глиняный кувшин с деревянной крышкой. – И простоквашу им же. А нам пиво.
– Пиво, как последний стог смечем? – предположила Унн.
– Вы оба правы, – рассудил Ламби, бруском правивший косу. – После первого стога – пиво. И после последнего – пиво.
– Вот такая жизнь мне по душе, – через некоторое время заключил Снари, спиной прислонясь к стогу, левой рукой приобняв за упругий бочок Дубраву, а в правой держа уже полупустую кружку.
– Посмотрите на него, расселся, как морской посадник в янтарном дворце, – пробурчала Благута, теща удачливого кормчего, допив собственное пиво. – Сено само себя метать не будет, время к полудню!
Снари, Ламби, Нафни, племянник Кьяра, и еще несколько карлов разобрали вилы и грабли и отправились копнить следующий валок. Нафни кисло посмотрел на Благуту и негромко спросил Снари:
– Не жаль тебе, что не пошел с Ослом обратно на юг?
– Нет, с меня хватит спать под мокрой шкурой у правила, есть всякую дрянь, и пить дрянь еще хуже. Гирд меня заменил, низкий ему поклон. По мне, спать надо дома, с собственной женой, на пуховой перине, под тремя медвежьими шкурами, плотно завтракать, сытно ужинать, и добрым пивом запивать.
– А слава?
– Не части граблями! Слава… – Снари ненадолго замолчал. – Со славой, верно, не совсем ладно выходит.
– Как это? – Нафни продолжал сгребать полусухое сено с излишним рвением, так что чуть не половина разлеталась.
– Если ты ярл, или кормчий, или скальд, и свое дело знаешь, слава тебя найдет. Или даже, к примеру, кузнец… Вон, на новых хейдабирских мечах «Ульфберт» по лезвию прописано [149] … А если ты просто сено косишь, ячмень или рожь сажаешь, овцекоров доишь… Дело твое идет, так будешь сыт да богат, а вот славы не увидишь. А ведь мы, бонды, и ярла, и скальда, и кузнеца – всех кормим.
149
Именные
– Так на каждом зернышке имя свое не напишешь, – попытался найти объяснение Йокуль.
– Погоди. Вот ты сам, один год бонд, другой воин, третий кормчий, теперь опять бонд, и славой не обойден! – Нафни с восторгом глянул на Снари, чуть не споткнувшись о собственные грабли.
– Тоже верно, – подтвердил Ламби. – Карли из-за Скулистофта тебя, может, на два года старше. Сперва гаевщик, потом разведчик, потом гребец, а теперь Хельги ярл его лендманном поставил.
– Или вот дядя Кьяр… Пять лет назад, мы так же с ним сено косили, как сейчас с тобой косим, а теперь о нем песни поют… Надо было мне с ватагой пойти на юг, мою долю славы искать!
– В другое время, всяк бы тебе сказал: «Иди!» – ловчий подравнял копну, перекошенную неосторожным движением Кьярова племянника. – Но на юге странные дела творятся. Йормунрек и его дроттары словно на весь круг земной в набег пошли.
– Не только на юге. Йокуль с Хемингом да Хеминговым братом, как его зовут… – Снари вытер тыльной стороной правой руки лоб. – Неважно. Они в Свитью за дегтем ходили, рассказывали, что на деревьях мертвецы висят, хутора пустые стоят, откуда тех, кто новую подать конунгу не платил, выгнали, а по слухам, дальше на север один ярл своих же бондов в рабство обращает.
– Точно, и троллям продает! – Ламби кивнул. – Там, говорят еще, самой холодной зимой, под солнцеворот, Один ездит по лесам на санях и проверяет, кто какие жертвы ему приносит, так что у каждой деревни, дроттары наряжают для него большую ель коровами, оленями, собаками, лошадьми, и беглыми рабами. Сани запряжены восьмеркой оленей, а сам он в красной шапке с горностаевой оторочкой, в шубе, крытой красным сукном, и с мешком, а в мешок он живые души собирает, всех, кого в его честь замучили.
– Верно, но ты вот какой страхоты от Йокуля не слышал, – удовлетворившись состоянием копны, Снари побрел грести следующую. – В самую долгую зимнюю ночь перед солнцеворотом, когда устраивают пир в честь Одина, блот, к тому же священному дереву живьем привязывают красивую деву, тоже в красной шубке, шапочке, и сапожках. Замерзнет за ночь, или волки ее уволокут – значит, Один принял жертву.
– Так дёготь в Свитье купили-то? – спросил ловчий.
– На Нёт-острове у венедов взяли, – объяснил Йокуль. – Мало и дорого.
– Нуитская дурь, она всей торговле вредит, – ввернула Благута.
Ламби кивнул, не то в согласии, не то чтоб зря не связываться, и вновь обратился к Нафни:
– Раз уж тебе, молодец, так дома не сидится, мог бы на пару лет за славой податься не на юг, а на запад, с Любопытным Зверем или еще каким кораблем в Винланд. Там у Асы с Ксамехеле-ярлом во Фрамиборге охотиться на лютых волков, или древние альвские сокровища искать. Хотя с такими делами прямо через море от нас, сильные бойцы с мечами и поближе к дому…