Горм, сын Хёрдакнута
Шрифт:
– Всю не лей, хватит. Хомун, теперь разводи огонь, – повелел кузнечный староста. – Былята, Звана – в склянке со змеевиком, говорите, вода была?
– Да, – ответил жрец.
– Лисенька, принеси кадушку из холодных сеней, – обратился Святогор к отроковице.
– На ней с ночи лед намерз, – сообщила та.
– Затем и прошу. Соображение имею – печь кипятит, может, трубка холодит? Пока брага греется, Звана свет Починковна, про что ты там, пока Тихомысл Чурилович нас не одарил дивным вонием? Не про Фьольнировых ли присных?
– Кеттиль
Звана многозначительно замолчала. В тишине, послышалось шипение из диковины посередине палаты, в маленькую печечку внизу которой Хомун усердно подкладывал щепки.
– Не томи, вестница! Что в письме? – не выдержал Лют.
Внимательно слушая Звану, Лисеня наполняла стеклянное вместилище водой с кусочками льда из маленькой кадушки.
– Мол, пришли, конунг, в Квенмарк еще проповедников, да тоже на кобылах. Эти два, и лошади их, уж очень нам понравились, только не всем даже на попроб достало. И подписано – Рифвадер, Дункер, Бойден, и Большой Кривой.
– На попроб? – переспросила Птаха.
– Нешто их квены съели? – удивился Былята.
– Квены? Сноргов – навряд, – возразил Лют. – Лошадей, тех запросто. Только имена вестница назвала, ну ни в варенье, ни в ополченье не квенские.
– И то, воевода, – улыбка Званы была исполнена тихого смирения, разве что самую чуточку тронутого злорадством. – Лешачиные имена. Рифвадер, по сказам, всем лешим голова.
– Вот куда Борко-то надо определить, по имени его, – решил Святогор. – В борах наших заповедных лешие, чаятельно, тоже до свежей святошинки охочи… Лю-ю-ют свет Волкович, нам-то сбереги малость?
Воевода, хмыкнув, разлил еще остававшийся в кувшине мед по чарам. За исключением двух учеников, все собрались вокруг стола.
– Не ставленый, – разочарованно изрек Былята.
– За пять копеек ставленого меда захотел? – староста усмехнулся.
– Весь ставленый да хмельной Йормунрекова ватага свезла, – напомнила Звана. – А новому лет пятнадцать выдерживаться, если не дольше.
– И вареный неплох, – добавил Лют, смачно облизнувшись. – Вторая чара лучше пьется.
– Тебе, воевода, пьется, а нам дно достается, – укорил жрец.
– Первая колом, вторая соколом, а остальные мелкими пташками, – согласилась Звана, с чем-то подозрительно напоминавшим ехидство в голосе.
– Учитель, в склянку капает что-то! – сообщил Хомун.
Святогор поставил недопитую чару обратно на стол, обтер бороду, и, скрипнув искусственной ногой, вернулся к диковине. Уровень жидкости в стеклянном пузырьке под змеевиком медленно прибывал. Когда ее набралось примерно на палец, староста подставил
– Есть и у меня догадка, – Ушкуй, помогая себе полотенцем, чтоб не обжечься, снял со светильника, горевшего на столе с кувшином, слюдяное навершие.
Землепроходец плеснул из склянки на пламя. Его языки всполыхнули чуть не до потолка, маленькая лужица, пролившаяся на столешницу, занялась колдовского вида бледным огнем. Все, кроме старосты и воеводы, отшатнулись.
– Из браги сделано, стало быть… – Лют дунул на лужицу, погасив синеватое свечение, макнул в жидкость палец, лизнул, и выпучил глаза.
Глава 74
– Потом старик посмотрел на меня и сказал так:
«Он кликнул клич: «Мои народы! Вы все рабы, я – господин, И пусть отсель из рода в роды Над нами будет бог один [171] .»171
В.С. Соловьев.
Я спросил его: «Это ты про Йормунрека?» Он на меня снова посмотрел, наклонил голову, как филин, и всё, сон кончился. Я только успел слова записать.
Горм показал оберег Йоккара.
– Так что был за корабль, на котором вы плыли?
– Не то из серебристого дерева, не то из странного металла. Форштевень изогнут наподобие лебединой шеи, а вместо и мачты, и паруса – огромная лопасть, как передний плавник горбатого кита.
– Ты побывал на корабле запада! – Тира с удивлением взглянула на Горма.
– Да нет, корабли запада, они поменьше наших и до недавнего времени делались на каркасе из дерева, обтянутом шкурами. Спроси вон у Саппивока.
– Не того запада, а запада мистического, – дева премило примешала этлавагрское слово к танским. – Из земли, что вы зовете Ут-Рёст.
Горм задумался. По сказкам, суда с пропавшего острова представлялись ему похожими на кнорры, только с бортами повыше, с обшивкой из серых деревянных чешуек, как крыша чертога Свентаны в Альдейгье, и с птичьей резьбой вместо звериной. С другой стороны, корабль из сна…
– Кром… Твоя правда.
Тира, лежавшая спиной кверху на тигровой шкуре (зверь в полоску, оказалось, и впрямь существовал), попыталась устроиться поудобнее, ее лицо на миг исказилось болью. Выражение Горма, надо полагать, слишком очевидно отразило его сочувствие, потому что анасса заметила:
– Ярл, тебе не стоит взваливать всю тяжесть земного круга и его несправедливостей на свои плечи. Наша теология, учение о богах, утверждает, что несправедливость – побочное последствие данной нам свыше свободы воли.